«Что делать? Да ничего не делать… — с отчаянием думала Олива, — Щас приеду в Москву, а потом… Что потом? Зачем я еду в Москву? Не знаю… С каким лицом я приеду туда теперь… Что я скажу матери, всем остальным… Как объяснять буду… Нет, я этого не переживу… Лучше уж под поезд брошусь…»
На подушке лежал бархатный футляр от золотой цепочки с кулоном — подарок Салтыкова на Новый год. Олива лихорадочно принялась рвать цепочку с шеи — сняла кой-как, бросила в футляр. «Верну… Мне ничего от него не надо…»
Скрипнула дверь — Салтыков вошёл и молча лёг в кровать рядом с Оливой. Меньше всего она хотела сейчас видеть его здесь.
— Уходи, — сказала она ему. Он не послушал.
«Зачем, зачем он пришёл сюда?! — думала Олива, — Я же сказала ему — уходи, мы расстались, я не хочу тебя видеть. Он не уходит, не слушает меня. Это значит, что мои слова для него ровно ничего не значат…»
От обиды и бессильной злобы она заревела. Аня попросила Салтыкова покинуть комнату. Её он послушался.
С горем пополам девушки, наконец, уснули. Но среди ночи Олива проснулась оттого, что Аня судорожно трясла её за плечи.
— Мне приснился кошмар… — горячечно шептала Аня, — Билет на поезд… И там цифры, на табло написано: «28.10. Время смерти»…
Оливу аж в жар кинуло. Аня заразила её своим страхом.
— Мы не должны уезжать сейчас! — воскликнула Аня, — Мне страшно! Страшно! Если мы уедем, мы можем никогда не вернуться назад…
— Ах, мне уже всё равно, — безразлично сказала Олива, — Если смерть, то так даже и лучше будет…
— Я не хочу умирать!!! — истошно завопила Аня.
Во дворе пронзительно завыла собака.
— Я схожу в туалет, — Олива выбралась из-под одеяла.
В тёмном коридоре она стремалась каждого шороха, ей всё время мерещилось, что за спиной у неё кто-то есть. Кое-как справив малую нужду, Олива вернулась в спальню и… застыла в немом оцепенении.
Рядом с Аней в постели лежал Салтыков.
Минут пять Олива не могла выговорить ни слова и стояла как парализованная. Затем видение исчезло. Постель была пуста.
— Что с тобой?! — испугалась Аня.
— Только что… здесь лежал…
— Андрей?!
— Да…
Девушки легли в постель, плотно прижавшись друг к другу. Олива зажмурилась и зарылась головой в подушку. Осознала, что у неё уже реально едет крыша…
А во дворе по-прежнему выла собака.
Гл. 41. Пинком под зад
Проснувшись утром, первые две секунды Оливе казалось, что это обычное утро, и ничего особенного вчера не произошло, просто она легла вечером спать, а утром проснулась. Но по прошествии этих двух секунд страшная реальность ледяной волной накрыла её с головой. Олива резко встала и принялась паковать вещи.
— Чёрт! Моя сумка осталась в той комнате, — чертыхнулась она, — Ань, если тебе не трудно, принеси мне оттуда сумку, она в кресле лежит. Я не хочу щас видеть Салтыкова, сама понимаешь…
Аня, что-то ворча себе под нос, поднялась с постели и проследовала в ту комнату, где спал Салтыков, и находилась сумка Оливы. Удушливый запах сигаретного дыма шибанул Ане в нос, как только она вошла в комнату. Салтыков лежал на диване, но уже не спал.
— Анго! — шёпотом позвал он её.
Аня молча взяла с кресла сумку Оливы и, проходя мимо дивана, на котором лежал Салтыков, собиралась было покинуть комнату, как Салтыков поймал её за руку.
— Чего тебе?
— Останься… — шёпотом попросил Салтыков.
— Зачем?
— Не уезжай сейчас…
— Я бы с радостью, — вздохнула Аня, — Но Олива категорически настаивает на отъезде.
— Она пусть едет, — сказал Салтыков, — А ты останься.
Аня колебалась. Ей не хотелось сейчас уезжать из Архангельска. Во-первых, ей было страшно отправляться в дорогу после своего сна — Аня была очень суеверной. Во-вторых, из-за Димы — хотя, конечно, его поведение по отношению к ней было более чем странно, но вдруг?.. А если не получится с Димой, то…
— Ань, иди сюда! — крикнула Олива из коридора.
Аня выдернула свою руку из рук Салтыкова и, не оглядываясь, быстро вышла из комнаты.
— Позвони Хрому, скажи, чтобы он пришёл, помог нам с тобой дотащить вещи до вокзала, — велела ей Олива.
Аня позвонила Хрому, объявила чрезвычайную ситуацию. Хром сказал, что будет через двадцать минут. Вещи свои Олива уже собрала, и уже одетая сидела возле чемоданов и ждала Аню, которая как назло долго копалась и выводила её этим из себя.
«Всё теперь кончено, всё, всё… — думала Олива, сидя у чемоданов, — Теперь куда? В Москву? В Москву… Что я там забыла? Кто меня там ждёт? Никто… Вот тебе и вся любовь…»
Салтыков же маялся в своей комнате. Ему было муторно на душе — он, конечно, ожидал такого результата, и даже хотел, чтобы Олива уехала и развязала ему руки — тогда он мог, наконец, вздохнуть с облегчением, позвать приятелей бухать или же забуриться к Ленке и снять у неё напряжение, но наряду с ощущением сваленной с плеч горы Салтыкова засосали под ложечкой муки наконец-то проснувшейся совести.
«Нехорошо получилось… — думал он, куря сигарету возле окна, — Нехорошо…»
Он вышел из комнаты, послонялся по коридору и, тяжело вздохнув, направился в спальню девушек.