Жара в Архангельске

— Как я тебя понимаю, — отвечала Немезида, — А я только что со своим разругалась. Ушёл новый год отмечать с москвичками. Опять они сюда приехали воду мутить!

— Да? — переспросила Мими, и в её тоне, против ожидания, сквознуло равнодушие.

— Да, представляешь? Как ни в чём не бывало! — начала Немезида и осеклась: — Маш, ты слушаешь?

— Да, слушаю, — равнодушно отвечала Мими, — Просто, если честно, мне уже всё равно...

— Маш, да ты чего? — изумилась Немезида, — Ты же эту Оливу ненавидела!

— Да. Ненавидела. Но сейчас это уже не важно...

Глава 13

В комнате у москвичек было темно. Яна, Салтыков и Хром Вайт развалились на кровати, Олива сидела в кресле и ела чипсы. До Нового года оставалось часа полтора. Делать было нечего, и чтобы хоть как-то скоротать этот томительно-пустой предновогодний вечер, парни открыли шампанское.

— Ну что, проводим старый год?

— Выпьем за город-герой Москву! — сказал Салтыков.

Выпили. Налили ещё. Выпили за город-герой Питер.

— Теперь за что выпьем? — спросила захмелевшая Яна.

— За Архангельск ещё не пили, — сказала Олива.

— Да ну, за Архангельск! — отмахнулся Салтыков, — Выпьем лучше за пузырики!

— За пузырики уже пили, — подал голос Хром Вайт.

— Так ещё выпьем! Наливай!

Ещё по одной шарахнули. Потом ещё. Так и высосали от нечего делать две бутылки шампанского.

Короче говоря, когда подошли гости, Яна уже дошла до такой кондиции, что валялась как бревно на кровати и лыка не вязала. Олива выпила гораздо меньше остальных, но тоже, глядя на подругу, раздурилась. Девчонки валялись в постели в одних ночнушках, бесстыдно задирая ноги. Сверху на них легли Хром Вайт, Салтыков, Кузька. Гости приходили и, видя кишащую как муравейник постель, или чинно садились за стол, или сами присоединялись к этой куче-мале.

— Хром! Включай дебилятор, — распорядился Салтыков, — Щас начнётся речь дядьки Пукина.

— А чё такое дебилятор? — поинтересовалась Яна.

— Телек по-ихнему, — пояснила Олива, — Дебилятор от слова дебил. Смотрят его — и дебилами становятся...

— Однако речь-то дядьки Пукина уже началась, — Павля посмотрел на часы, — Пора открывать шампань.

До Нового года оставалось две минуты. Когда включили дебилятор, «дядька Пукин» уже заканчивал свою речь. Все кинулись открывать шампанское.

— Пацаны, у кого штопор?

— Да так открывай!

— Стрельнёт!

— Возьми полотенце...

— Несите пластиковые стаканы!

— Десять штук… А нас сколько?

— Одиннадцать… Одному не хватит...

— Мелкому не наливайте! — крикнул Салтыков.

И тут забили куранты. Хром открыл бутылку шампанского. Пробка как ракета вылетела из бутылки и угодила прямо в глаз Оливе. Глаз, к счастью, не пострадал, а вот шампанское, хлынувшее пеной из бутылки, пролилось на пол.

«Плохая примета, — подумала Олива, — Не к добру это всё...»

Куранты пробили двенадцать раз, на экране показалась Кремлёвская стена, и зазвучали торжественные аккорды гимна Российской Федерации.

«А ведь я даже желание не успела загадать… — промелькнуло в голове у Оливы, — Ну и ладно. Всё равно не сбудется...»

— Ура! Уррааа!!! — кричали все, особенно Салтыков, — С Новым Годом!!!

Что-то сжало сердце Оливы. На торжественной ноте утих гимн; только трёхцветный флаг Российской Федерации безмолвно трепетал в ночном небе над пустынной Кремлёвской стеной. Олива вспомнила, как полгода назад стояла там с Салтыковым в ту сумасшедшую московскую ночь, когда он в доказательство своей любви к ней готов был прыгнуть с Каменного моста.

— Хочешь быть первой леди страны? — спрашивал он тогда Оливу, держа её в своих объятиях, как в железных тисках, — Хочешь или нет?

— Хочу… — растерянно отвечала она.

— Значит, будешь, когда я стану Президентом.

А Олива стояла у Мавзолея, бледная, растерянная, как зверёк, попавший в ловушку. Она скрещивала руки на груди, пыталась отстраниться, а Салтыков нависал над ней тогда, как страшное, неотвратимое бедствие...

«Не будет этого. Теперь уже не будет, — промелькнуло в голове у Оливы, когда народ из-за стола повалил зачем-то в соседнюю комнату, — Господи, да мне не нужно это тщеславие, власть над страной, быть первой леди — всё это глупости! Я хочу только любви и тихого, семейного счастья...»

— Янго! Выпьем на брудершафт! — провозгласил Салтыков.

Олива лежала и видела будто бы сквозь сон, как Салтыков и Яна пили на брудершафт шампанское, и как Салтыков потом при всех поцеловал Яну в губы. Олива закрыла глаза — глупо сейчас закатывать сцены ревности, разумнее сделать вид, будто ничего не заметила...

«Да, я наверно, дура, — думала она, — Салтыков расставил сети, и я в них попалась. Он ведь не любит меня… То есть, как не любит? Почему не любит?..»

Потолок тихо кружился над головой Оливы. Ей стало страшно.

«Нет, этого не может быть, он не может бросить меня, это было бы слишком ужасно… Я не могу без него, я не хочу даже думать о том, что будет, если мы вдруг расстанемся… Нет, это нельзя, это ужасно...»

— Мелкий, это тебе, — Салтыков подошёл к Оливе и протянул ей продолговатый футляр, обитый синим бархатом.