Жара в Архангельске

Паха Мочалыч пел, искоса глядя на сидящую рядом с ним Яну, на её правильный профиль и платиновые кудри, разметавшиеся по её оголённым матовым плечам, и был почти счастлив. За всю новогоднюю ночь он почти не вспоминал об оставленной им Немезиде; пожалуй, даже хорошо, что её нет здесь, мельком подумал он. Павля уже забыл, как любовался пышными волосами и стройной, точёной фигуркой Немезиды, сидя рядом с ней той памятной летней ночью на крыше Лампового завода; это было уже прошлое, старое, стёртое и ненужное. А в настоящем… а в настоящем теперь появилась эта ночь – зимняя, новогодняя, в тёмной комнате, и эта красивая блондинка-москвичка рядом с ним…

Павля вспомнил, как осенью Салтыков говорил ему, что московские девушки даже говорят как-то по-особенному, не так, как их соотечественницы. «Вот веришь ли, Павля, — говорил ему тогда Салтыков, — Когда Олива говорит со своим „маасковским“ акцентом — это так необычно звучит, что у меня от одного её „ааа“ моментально всё встаёт… А почему — не знаю...»

Мочалычу вдруг захотелось послушать «маасковский» акцент Яны в разговоре. Улыбаясь, он наклонился к её уху и спросил, нравится ли ей отмечать Новый год в Архангельске.

— О да, — улыбаясь, отвечала Яна, — Я впервые в жизни отмечаю Новый год в Архангельске, и я нисколько не жалею, что приехала сюда! Здесь так прикольно!

«Ого, надо же — «прикольнааа», – подумал Павля, — Да, я тоже не жалею, что ты сюда „приехАлА“… Чего бы у неё ещё такого спросить...»

— А как тебе понравился салют? — спросил он.

— Да, саалют был очень краасивый...

«Ммм, теперь я понимаю Салтыка… Действительно, что-то в этом есть...»

— Паха, курить пойдёшь? — окликнул его Салтыков, пробираясь вместе с Кузькой и Максом Капалиным между столом и диваном. Мочалыч соскочил и проследовал за парнями в кухню.

— Слушай, а эта Яна… Она, кажется, ничего… — сказал Мочалыч Салтыкову, когда парни уже вовсю дымили на кухне.

— Но-но-но! — Салтыков повысил голос, — Ты, Паха, на чужой каравай рта не разевай.

— На какой ещё «чужой каравай»?! — обиделся Мочалыч, — У тебя и так девушка есть.

— Гыы, Андрюха крут, — заржал Флудман, — Они обе — его девушки...

— Не слишком ли жирно для одного? — съязвил Павля, — Хватит с него и Оливы...

— Да нах мне Олива-то сдалась? — вдруг неожиданно для всех выпалил Салтыков, и осёкся.

— Мелкий, ты чего тут? — спросил он, заметив Оливу в дверях.

— Ничего. Я просто пришла, — сказала Олива, — Кажется, вы обо мне говорили?

Кузька, Павля и Макс аж рты разинули от неожиданности. «Упс! Щас что-то будет», — промелькнуло у них в головах...

— Делать нам больше нечего, кроме как о тебе говорить! — со злостью выпалил Салтыков, — У тебя, мелкий, уже паранойя началась.

— Но я слышала… Или мне показалось...

— Когда кажется, креститься надо, — перебил её Салтыков, — Всё, всё, мелкий. Иди, не мешай нам — у нас тут свои, мужские разговоры...

Олива вышла из кухни, расстроенно прошла в гостиную. Она не слышала, о чём они говорили, но то, что они произносили её имя, она слышала отчётливо. «Не могло же мне это в самом деле показаться! — рассуждала Олива сама с собой, — Или и правда… могло?..»

Она села на диван с ногами, молча придвинулась к спинке. Кругом неё все веселились, пели под караоке, пили шампанское, и никому не было никакого дела ни до Оливы, ни до её настроения.

«Да, возможно, я опять всё накручиваю… — текли в такт музыке её невесёлые мысли, — Но тут может быть только два варианта: или они сплетничали там обо мне, или же мне и вправду показалось, а им вовсе и дела-то нет до меня… Не знаю даже, что хуже — и то, и другое плохо...»

Между тем Салтыков забежал на минутку в гостиную. Олива невольно потянулась к нему, однако он, даже не посмотрев в её сторону, пробежал мимо, остановился у колонок, чтобы поменять песню. Олива видела, как он наливал себе в стакан водку, как увлечённо говорил что-то стоявшему рядом Кузьке, как они вдвоём над чем-то ржали, даже не глядя на неё, и чувствовала, как к её горлу подступают горькие слёзы.

— Оль, почему ты такая грустная? — спросил её Хром Вайт, ложась рядом с ней под одеяло.

— Мне не стоило приезжать, — ответила Олива, — Вон, бегает, ноль внимания, фунт презрения…

— Почему не стоило? Знаешь, как я тебя ждал…

— Но он меня, видимо, совсем не ждал...

У Оливы задрожал голос и она, уткнувшись Хрому в плечо, горько заплакала. Хром Вайт гладил её по волосам, утешая, целовал в лоб, а она, чувствуя себя ещё более несчастной, плакала ещё горше.

А веселье продолжалось своим чередом. Шампанское и водка лились рекой, некоторые, напившись вдребодан, уже падали под стол. В колонках на полную громкость орал КиШ, под которого все колбасились, пели, плясали. Салтыков же тем временем, выпив лишнее, уже вовсю скакал по полу с пустой бутылкой между ног и орал:

— И волки среди ночи

Завыли под окном!

Старик заулыбался

И вдруг покинул дом!

Но вскоре он вернулся

С ружьём наперевес!

«Друзья хотят покушать,

Пойдём, приятель, в лес!!!»

— Будь как дома, путник, я ни в чём не откажу! — гахнули остальные, — Я ни в чём не откажу! Я ни в чём не откажу!

Хэй!!!