Вот он говорит мне бежать, пытаясь уберечь меня, даже когда он одурманен какими-то наркотиками и не в своем уме.
Я опять ползу к нему, хотя у меня уже не осталось сил даже для того, чтобы заставить себя подняться на колени.
– Джексон, – зову я, но произношу его имя так невнятно, что не узнаю его сама. И все же я пытаюсь опять. И опять. Потому что голос внутри меня кричит, что, если Джексон узнает, что я в беде, он сделает все возможное и невозможное, чтобы выручить меня. Даже если для этого ему придется пробудиться ото сна, в который его погрузил пистолет-транквилизатор.
Должно быть, это понимает и Лия, поскольку, возвышаясь надо мной, она шипит:
– Прекрати.
Но я только удваиваю свои усилия.
– Джексон, – зову я опять. На сей раз почти шепотом, ибо голос изменяет мне, как и все остальное.
– Я этого не хотела, – говорит Лия, подняв пистолет-транквилизатор и нацелив его в меня. – Когда ты очухаешься, чувствуя себя так, будто по твоей голове пробежало стадо слонов, помни, что ты сама выбрала такой путь.
И нажимает на спусковой крючок.
Глава 57
Пламя, прядай, клокочи! Зелье, прей, котел, урчи![15]
Я просыпаюсь, дрожа. Мне холодно… так холодно, зубы мои стучат, и у меня болит все – абсолютно все. Больше всего голова, но и остальное лишь немногим лучше. Каждую мою мышцу будто растягивают на дыбе, кости нестерпимо ноют, и более того – я едва могу дышать.
Я в достаточной мере пришла в себя, чтобы осознавать, что что-то не так, ужасно не так, но все же не настолько, чтобы вспомнить, что именно. Мне хочется пошевелиться, хочется хотя бы взять с моей кровати одеяло, чтобы укрыться от этого холода, но голос внутри меня приказывает мне лежать смирно, не двигаться, не открывать глаза и даже не дышать глубоко.
Что не составит особого труда, ведь я и без того чувствую себя так, будто на грудь мне давит тяжелый груз, – что-то в этом же духе я испытывала, когда в четырнадцать лет у меня было воспаление легких, только сейчас мне в тысячу раз хуже.
Мне хочется проигнорировать этот голос, хочется повернуться на бок и попытаться согреться. Но ко мне начинает возвращаться память, мелькают проблески воспоминаний, и мне становится так страшно, что я застываю и лежу очень, очень смирно.
Джексон с адским огнем, пылающим в глазах, кричит, чтобы я бежала прочь.
Лия с пистолетом в руке.
Джексон падает как подкошенный.
Лия вопит, что во всем виновата я, а потом…
О боже! Она выстрелила в Джексона! О боже! О боже! О боже!
На меня накатывает паника, мои глаза открываются. Я пытаюсь сесть, чтобы поскорее добраться до него, но я не могу двигаться, не могу повернуться, не могу сделать вообще ничего, кроме как шевелить пальцами рук и ног и немного головой, хотя я еще недостаточно ясно соображаю, чтобы понять почему.
Во всяком случае, до тех пор, пока не поворачиваю голову и не вижу, что моя правая рука притянута веревкой к железному кольцу. Я поворачиваюсь влево и обнаруживаю, что моя левая рука находится в точно таком же положении.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы уразуметь, что так же привязаны и мои ноги, и когда туман в моем мозгу немного рассеивается, я понимаю, что я распластана на чем-то вроде холодной каменной плиты. И надета на мне только рубашка из тонкого хлопка – как будто мало всего остального.
Эта негодяйка накачала меня наркотиком, выстрелила из пистолета и привязала мои руки и ноги к каменной плите. Надо ли понимать, что вдобавок ко всему этому она хочет еще и заморозить меня насмерть?
На меня обрушивается поток воспоминаний, и кровь переполняет адреналин. Я пытаюсь подавить приступ животной паники, захватившей меня всю. Но из-за холода, наркотиков, попавших в кровь, и адреналина мыслить хоть сколько-нибудь ясно мне нелегко.
Однако надо понять, что же произошло с Джексоном, жив ли он или же она убила его. Да, она сказала, что не собирается этого делать, но можно ли ей верить – ведь еще сегодня утром она приглашала меня на маникюр и педикюр, а где я теперь?
От одной мысли о том, что с Джексоном что-то случилось, внутри меня разверзается пустота. Моя паника переходит в ужас. Я должна быть с ним. Должна уразуметь, что же произошло. Должна что-то сделать.
Впервые я жалею о том, что у меня нет никаких сверхъестественных способностей. Например, способности освобождаться от пут. Или телепортировать. Черт побери, я бы не отказалась даже от какой-нибудь бледной тени телекинеза, которым владеет Джексон, – все, что угодно, лишь бы развязаться и убраться с этой ужасной каменной плиты.
Я мотаю головой, пытаясь избавиться от дурноты и ощущения ваты в голове. Как же мне освободиться от этих веревок до того, как Лия вернется из того круга ада, который она посещает сейчас?
Где бы я ни находилась, тут темно. Нет, это не кромешная тьма – я могу видеть мои руки и ноги, а также кое-что вокруг. Но это все – футах в четырех от меня со всех сторон уже темно, очень, очень темно.
Какая жуть, если учесть, что я нахожусь посреди школы, полной зловещих сверхъестественных тварей. Как же мне повезло.