Жажда

Сопровождаемые дружным лаем собак, они промчались по главной улице села. Из-под копыт лошадей вылетали искры. Школьный двор выделялся в ночной темноте большим желтым пятном. Кто-то стоял в воротах с высоко поднятым над головой фонарем. Как только телега въехала во двор, Грозуца поднялся на козлах во весь рост.

— Вот он, госпожа директорша. Я привез вам его! — оглушительно рявкнул он.

Из дверей вывалилось, покачиваясь, несколько человек.

Кордиш чуть не попал лошадям под ноги, испуганно вскрикнул и стал ругаться. Все окружили Джеордже, возбужденно галдя, тянули его за полы шинели. Здесь были растроганный до слез поп Иожа, от которого так и несло цуйкой, Кордиш, писарь Мелиуцэ в блестящем, как жесть, смокинге и маленький сборщик налогов Покородица, монотонно бубнивший: «Добро пожаловать. С приездом… Да здравствует…» На пороге, освещенная падавшим изнутри желтым светом лампы, стиснув руки, стояла Эмилия. Она видела, как Джеордже, высокий к стройный, неловко слезает с телеги… и идет к ней широкими шагами… Зубы у нее стучали от сдерживаемых рыданий.

Не успев даже рассмотреть мужа, Эмилия спрятала лицо на его груди, прижавшись к грубой ворсистой шинели, пахнувшей дешевым табаком, дымом и грязью. Они не успели сказать друг другу ни слова. Гости повалили в дом и разлучили их. Только теперь Эмилия ясно разглядела его: глаза в сетке морщин, пересохшие губы, худую шею с выступавшим кадыком, пустой рукав, засунутый за ремень. Вся бурлившая в ней радость словно ушла в землю, она почувствовала, что близка к обмороку, и оперлась о стол.

Все эти годы образ мужа не покидал ее, и часто по ночам она вспоминала его знакомые ласки, а теперь перед ней стоял какой-то другой, постаревший мужчина. И в эту первую, самую трудную, минуту встречи банда грубиянов не давала им остаться вдвоем.

— Пожалуйте в дом, — резко, почти грубо сказала она. — Я приготовлю тебе помыться и переодеться, Джеордже…

— Мы собрались здесь… на радостях! На радостях! — кричал Кордиш, пьяно вертя головой. — И цуйки хватили… Окосели… на радостях…

Поп Иожа взял его за плечо и втолкнул в дверь.

— Где мама? — спросил Джеордже.

— Спит… Тоже напилась.

Эмилия помогла мужу раздеться и с раздражением показала на соседнюю комнату, где голосили пьяные гости.

— Только их не хватало.

В комнату вошли Дан и Суслэнеску.

— Я чуть было не забыл, — засмеялся Джеордже. — Господин Суслэнеску приехал работать к нам в школу. Мы приютим его на несколько дней… Моя жена…

— Целую ручки, сударыня, — поклонился Суслэнеску. — Мне очень неловко досаждать вам своей персоной… в момент, когда…

— Пустяки, мы очень рады, что нашего полку прибыло, — улыбнулась Эмилия, и, хотя улыбка была натянутой, все лицо ее преобразилось и просветлело.

Суслэнеску заключил из этого, что жена директора умеет прекрасно владеть собой. Ему было очень неловко перед этими людьми, которые только и ждали, чтобы остаться вдвоем. Несмотря на скромную и несколько старомодную одежду, Эмилия показалась ему очень красивой. Это впечатление усиливалось благодаря какой-то внутренней силе, исходившей от нее.

Это была высокая плотная женщина с орлиным носом и прекрасными большими черными глазами, опушенными длинными изогнутыми ресницами, которые, когда она прикрывала глаза, отбрасывали тень на щеки.

Эмилия налила в таз воды. Суслэнеску, направившийся было к нему, чтобы умыться, застыл на месте, видя, каких трудов стоит Джеордже намылиться одной левой рукой.

— Пойдемте в столовую, — позвала их Эмилия, — Джеордже, ты не хочешь переодеться?

Тот лишь угрюмо покачал головой. Они прошли через небольшую комнату, освещенную лампадой, висевшей над огромной кроватью с грудой подушек. На кровати кто-то храпел. Эмилия ущипнула Джеордже за руку и зашикала на них, чтобы они не разбудили спящую.

В большой комнате на двух сдвинутых столах были расставлены всякие яства: ветчина, свиной студень, сало, колбаса. В наполовину опорожненных бутылках искрилась цуйка. Появление Джеордже было встречено взрывом радостных воплей. Но эти пьяные возгласы говорили о том, что гостей скорее радует предлог для новой выпивки, чем возвращение Джеордже.

— Кушайте, пожалуйста!.. Прошу вас! — угощала Эмилия.

— Да мы уж тут вроде всего откушали, — блаженно улыбался священник, вытирая полой рясы красное, потное лицо. — Мы, можно сказать, дошли…

— Какое там дошли! — возмутился Кордиш. — Я могу еще столько же и буду как стеклышко. Я как бочка без дна…

— И без совести, — пошутил писарь.

Но Кордиш взбеленился и бросился к нему.

— Послушай, ты! Прекрати, или…

Суслэнеску уселся на кушетку рядом с Даном и попытался завязать с ним разговор. Ему хотелось выть от тоски среди этих чужих для него людей.

— Давайте выпьем! — предложил поп, вставая из-за стола со стаканом в руке. — А потом Джеордже расскажет нам, как живется в красном раю.

Джеордже сделал вид, что не расслышал. Он безуспешно старался подхватить вилкой кусочек сала. Видя это, Грозуца захныкал:

— Не уберег господь, калекой приехал. Где же его рученька, которая столько добрых дел сотворила.

Наступила напряженная тишина. Первым пришел в себя отец Иожа.