Жажда

Словно смущенная этими словами, Эмилия подошла к Митру и стала ласково уверять его, что все наладится и он снова заживет, как прежде. Земля, по правде говоря, не такая уж плохая. Кроме того, она сама поговорит с Гэврилэ Урсу, чтобы тот одолжил Митру лучшую телегу. Участок хорош еще тем, что близко от дороги, меньше труда…

— Земля хороша, где бы она ни была. Хороша для хозяина, — улыбнулся Митру. — Спасибо, госпожа Эмилия, может быть наступит такое время, когда мы сможем рассчитаться.

— Ну, я пошла, — заторопилась Эмилия. — Надеюсь, больше не исчезнешь. Заходи. Расскажешь нам сельские новости. Мы ведь живем, как отшельники.

— Дай вам бог здоровья, и сыночку желаю стать большим человеком.

— Надеемся. Учится он очень хорошо.

После ухода Эмилии наступило неловкое молчание.

Джеордже не решался взглянуть на Митру. Он понимал, что это глупо: все прошло как нельзя лучше, и все же… Эмилию словно подменили. Откуда в ней эта изворотливость, этот отвратительный эгоизм…

Митру же хотелось смеяться от радости, но он сдерживался, стараясь сохранить приличие. Все остальное представлялось ему теперь пустяками. «Если Гэврилэ не даст телегу и плуг, ногтями взрыхлю землю, но не выпущу ее из рук», — думал он.

— Знаешь, о чем я тебя попрошу, — вывел его из задумчивости Джеордже. — Когда поедешь за кукурузой, прихвати и меня. Я люблю поле и не был там уж не помню с каких пор.

— Ваша правда, — кивнул Митру. — В поле легче думается. Есть где мыслям развернуться.

9

До Гриндурь, где находились лучшие земли села, было рукой подать, с четверть часа ходьбы пешком. И уже на следующее утро Митру с женой собрали всю кукурузу и сложили початки в кучи. После полудня Митру попросил у Траяна телегу и, как было договорено, заехал за директором. Ему поднесли стакан цуйки. С голодухи крепкий напиток тут же ударил ему в голову.

Они уселись в телегу и отправились в путь. Днем стояла жара, но теперь ветерок шевелил ветви шелковиц и ласково приглаживал степные просторы. Джеордже, сгорбившись, сидел на козлах и не отрывал глаз от костлявых крупов лошадей, с которых Митру то и дело сгонял кнутом целые тучи злых зеленых мух. В прозрачном воздухе слышалось лишь едва уловимое перешептывание густых зеленых трав. Вдали на горизонте, как змея с дымящейся головой, полз поезд. Полоски земли казались странным смешением весны и осени: недавно вспаханные борозды, черневшие, как груды блестящего угля, перемежались с желтыми наделами неубранной кукурузы, сухо шелестевшей листьями; дальше простиралось серое колючее жнивье.

— Это надел Пику, а дальше югэр Катицы Цурику. За поворотом начнутся земли господина священника, — рассказывал Митру, словно Джеордже сам не знал этих мест.

— Я знаю, — улыбнулся тот.

— Ну, конечно. И чего это мне взбрело? Хорошая здесь земля. Ну вот, мы и приехали!

По краям поля тянулись груды початков. Наполовину выклеванные воронами, они напоминали желтые лошадиные челюсти.

Митру подъехал к одинокому дубу и стреножил лошадей. Теперь он молчал, чтобы директор не подумал, что он любит больше болтать, чем работать. Засучив рукава серой пеньковой рубахи, Митру взял большую плетеную корзину и стал быстро наполнять ее початками. Потом побежал с корзиной к телеге, опрокинул туда кукурузу и снова вернулся к краю поля. Скоро лоб его заблестел от пота. Глядя, как трудится Митру, Джеордже почувствовал себя неловко. Он попытался ему помочь, но с непривычки спотыкался и терял равновесие.

— Оставьте, сейчас все будет готово, — повернул к нему Митру красное, вспотевшее лицо. — Большое добро вы сделали нам… Только бы помог бог рассчитаться…

— Ты это оставь, — прикрикнул на него Джеордже. — Иди сюда, покурим.

Митру укоризненно взглянул на него, но не решился сказать, что скоро уже стемнеет и он не может долго задерживать чужую телегу. Он подошел к Джеордже тяжело дыша и, вытерев ладони, закурил. Его маленькие острые глаза утратили свой холодный блеск и бесцельно бродили по прозрачному небу, задерживаясь то на парящей птице, то на одиноком краснеющем облачке. Из-за холма доносилось журчание Теуза и запах гниющего у берегов ила. Побежденный усталостью, Митру сделал последнюю, самую сладкую затяжку и поднялся.

— Подожди, куда торопишься? — взял его за руку Джеордже.

— Некогда мне рассиживаться тут, господин директор, — холодно возразил Митру. — Дома у меня нет, жрать нечего. — Но в ту же минуту у него мелькнула мысль, что директор может раздумать, хотя они и ударили по рукам. Он вздрогнул и посмотрел в другую сторону.

— Послушай, а сколько у тебя земли? — спросил Джеордже.

— У меня? Два югэра, те, что мне дал Лэдой. Да только я слышал, он собирается отобрать их. Отдать-то я отдам, только вместе с жизнью, но чем черт не шутит.

Джеордже не знал, как начать нужный ему разговор. Ему не хотелось упускать этого случая, когда они были вдвоем, но он чувствовал, что ему легче сблизиться с целой толпой, чем с одним человеком.

— Ты знаешь, что после первой мировой войны была земельная реформа?