Жажда

Захмелевший Кордиш насильно усадил Суслэнеску на свой стул и стал представлять собутыльникам — нескольким небритым парням и пожилому крестьянину с забинтованной, как в чалме, головой:

— Братцы, это наш румынский дворянин. — И восхищенно прошептал: — Он скрывается у нас от большевиков…

— Коли так, то в самый раз угодил, — засмеялся Пику, оскалив кровоточащие десны.

— Я пришел посмотреть ярмарку, — пролепетал Суслэнеску.

— Будет что посмотреть, — коротко заметил Кордиш. — Только не отходи от нас, и с тобой ничего не случится.

— А почему? Что происходит?

— Ничего… но долго мы терпеть не намерены!..

Суслэнеску заставили выпить один за другим несколько стаканов цуйки. Он глотал большие куски подперченного сала и заедал все это белым пышным и еще теплым хлебом. Кордиш все сильней и сильней хлопал его по плечу, повторяя через каждые два слова: «За Румынию». Пику беспокойно ерзал на стуле и ел, морщась от боли.

— Куда провалился этот Деме? Проклятые лункане, никогда нельзя на них рассчитывать, все подлецы как на подбор.

— Придет Деме, не так ли, барин?

— Придет, — вдруг пронзительно выкрикнул Суслэнеску.

— Вот видишь, Пику? Уж он-то знает.

По временам дверь открывалась, и тогда в корчму проникал серый мутный свет и глухой враждебный гул ярмарки.

— Что такое история? — с пьяной развязностью начал Суслэнеску. — Что скрывается за этим нагромождением фактов? Какая цель? Воля? Судьба? Все представляется мне туманным, все мы ползаем на четвереньках, каждый сам по себе, и едва осмеливаемся поднять голову, чтобы узнать друг друга, проникнуться взаимным доверием, убедиться в том, что мы одинаковы.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Кордиш.

Но Суслэнеску уже устал.

— Будем ждать чуда, — заключил он свой монолог.

В этот момент дверь корчмы широко распахнулась, и в пролете ее закачалась фигура человека с окровавленным лицом, в разорванной одежде. Казалось, он вот-вот упадет головой вперед, но, собрав силы, человек сложил руки воронкой и закричал срывающимся голосом:

— Братья румыны! На помощь! Идут коммунисты! На помощь, братцы! Они хотят убить господина коменданта и сжечь клуб национал-царанистов. На помощь!

— А Деме все нет! — пробормотал Пику. — Ладно, все равно найдем его! Пошли, господин учитель!

Словно сквозь туман, Суслэнеску увидел, как Пику вытащил из-под полы сермяги обрез, послышалось щелканье затвора. В корчме стало тихо. С улицы в темное сырое помещение просачивался отдаленный протяжный вой. В прямоугольнике открытой двери, как на экране, суетились люди, они поспешно грузили товары на возы… Телеги сталкивались. Одна из них опрокинулась. Заваленный мешками человек разевал рот широко, как рыба. Откуда-то издалека доносилось стройное, многоголосое пение толпы, но слов разобрать было нельзя. В воздухе резко прозвучал одинокий выстрел.

3

Сначала никто не понял, в чем дело и почему на ярмарке началась паника. Люди лезли друг на друга. Те, кому удалось погрузить товары на возы, гнали лошадей прямо по мешкам с зерном и рогожам, на которых были разложены товары. Сорвавшийся с привязи буйвол угрожающе мычал, рыл землю копытами и рогами. Вокруг него образовался большой свободный круг.

Среди этого оглушительного шума Анна чувствовала себя потерянной, словно погруженной в черный колодец. Она долго и безуспешно звала Митру. Страх начал овладевать старухой. Она так напрягалась, стараясь разглядеть, что творится вокруг, что почувствовала резкую боль в голове, как от удара. Убедившись, что Митру ушел, она яростно выругала его и, вытянув руки, принялась ощупью искать свинью. Наконец она наткнулась на ее жирную спину и крепко вцепилась ей в жесткий вонючий загривок, боясь, что испуганное животное вырвет колышек из земли.

— Будьте вы прокляты! И ты, и зять, и Эмилия. Бросили меня здесь одну, да еще слепую. Бога не боятся, сколько раз говорила в лицо. Что я могу еще?

Вокруг Анны бушевала толпа. Ей казалось, что все эти голоса знакомы ей, но она не могла точно вспомнить, кому они принадлежат. Земля под ногами слегка вздрагивала. Мимо пробегали люди, она догадывалась об этом по ударявшей в лицо струе воздуха. Старуха вся дрожала от напряжения, стараясь представить себе, что происходит. Откуда-то издалека, должно быть с дороги, волнами налетал крик сотен людей, словно идущих на штурм. Он то затухал, то снова взвивался ввысь.

— Митру! Куда ты запропастился? — снова взывала старуха. — Нет на тебя погибели, окаянный!

От возмущения у Анны стучало в висках, вены надулись, готовые лопнуть. «Так меня еще хватит удар, — подумала она. — Умру». Отпустив загривок свиньи, она с трудом поднялась, но кто-то сильно толкнул ее сзади, и она упала прямо на животное. Свинья пронзительно заверещала, дернулась и оборвала веревку. Услышав ее удаляющийся топот, Анна сделала несколько шагов вперед, холодея от страха, и уткнулась лицом в чью-то широкую грудь.

— Куда прешь, баба! — рявкнул мужской голос. — Садись на задницу, иначе убьют. Чистое смертоубийство.

— Как? — закричала Анна. — Зачем вы даете убивать себя? Почему молчите, пропадите вы все пропадом!