Жажда

— А с тобой я еще поговорю, цыпленок, — обратился он к адвокату. — Ты, как видно, сроду такой дурак. Имею честь, дружище, — повернулся к Гэврилэ незнакомец. — Не заходи больше к этому болвану. Не стоит он этого. (Гэврилэ нехотя улыбнулся.) Боишься, чай, за свою землицу, что заберут ее у тебя товарищи, а тебя пошлют прохлаждаться во Владивосток. Не так ли? А красотку эту разложат посредине дороги и натешатся с ней все по очереди, по билетам! Не водись больше с этими болванами, послушай старого, испытанного человека. Приветствую вас, как святое солнце[13].

И незнакомец вышел, оставив за собой широко распахнутую дверь.

— Кто это? — спросил Гэврилэ.

— Святой, — коротко ответил Митран, со страхом прислушиваясь к надвигавшемуся с улицы гулу.

Они смущенно попрощались, словно должны были еще раз когда-нибудь встретиться, но оба знали, что этого никогда не произойдет. Митран посоветовал Гэврилэ выйти через черный ход в сад и оттуда через калитку на пустырь.

Отец с дочерью пошли рядом по вымощенной тропинке среди фруктовых деревьев. Уличный гул звучал здесь приглушенно, словно бессильный нарушить покои еще оголенных деревьев. Гэврилэ, не глядя, протянул руку и положил ее на плечо Марии.

— Дочь моя, скоро я тебя выдам замуж, избавлюсь и от этой заботы… Я уж стар и… — голос старика понизился до шепота, — и глуп, — закончил он, пристально взглянув в глаза дочери.

— Люди глупы, а не ты, батюшка.

— Спасибо тебе за доброе слово.

Когда Гэврилэ с дочерью вышли из калитки, то с ужасом увидели, что вся базарная площадь кишит народом. Дно котловины словно всасывало в себя людей, которые отчаянно боролись, чтобы не исчезнуть в воронке. Гэврилэ остановился. Его голубые глаза выражали болезненное удивление.

— Пойдем поищем Эзекиила, — сказал он. — Да поедем домой, пока он у нас есть…

Они направились к месту, где оставили телегу, но не смогли добраться туда — человек пятьдесят крестьян во главе с Пику преградили им путь и разлучили их. Пику размахивал обрезом и что-то кричал. Увидев Гэврилэ, он схватил его за грудь.

— Ты что тут делаешь? Нас убивают, а ты что делаешь?

— Ты пьян, Пику, — обеспокоенно ответил Гэврилэ, думая лишь об одном, — куда исчезла Мария.

Пику на мгновение задумался, потом оттолкнул локтем Гэврилэ.

— Проваливай! За мной, братцы!

По склону котловины карабкались люди с вилами, топорами и дубинами. Другие собирали камни и комья сухой земли. Они пробегали мимо, толкали Гэврилэ в грудь, бока, чуть не сбили с ног и, наконец, притиснули к какой-то стене. Гэврилэ узнал в толпе Кордиша с новым учителем, который вышагивал, как цапля, с очками на кончике носа, старого Мавэ, Кулькушу, красного и облезлого, как всегда, двух-трех женщин. Высоко над всеми возвышалась голова Глигора Хахэу, который, неизвестно почему, улыбался, как ребенок. Все дико кричали на разные голоса.

— Нас убивают венгры!

— Постойте, братцы! Что вы делаете?

— Убивают… Венгры.

— Какие венгры? Постойте!

— Нас! Аа!

Куда же девалась Мария? Звать ее не имело смысла. Возможно, она находится по другую сторону людского потока. Не побежала бы за толпой. Кто-то снова сильно толкнул Гэврилэ, у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. Ему хотелось крикнуть: «Люди, братья мои, прогоните злобу из сердец ваших, бросьте ножи, иначе жизнь наша станет чернее ночи. Мир на земле, мир, мир!»

Но мимо бежали разъяренные люди с чужими, искаженными лицами. Марии нигде не было видно. Издалека доносились выстрелы. Прижатый к стене, Гэврилэ думал: «Господи, зачем ты сделал меня разумнее мне подобных?»

6

Пику с сообщниками клином врезался в толпу, нанося удары направо и налево. Он быстро продвигался вперед, опрокидывая на своем пути мужчин, женщин и оставляя позади странную, непонятную тишину. Пику старался пробиться туда, где расположились венгерские крестьяне из Шиманда. В обрезе у него было пять патронов, но он ни разу еще не выстрелил, а только со злобой наносил удары между глаз, в затылок или низ живота всем, кто попадался ему на пути. За его спиной раздавался хриплый вой Кордиша, распевавшего «Священники с крестом в руках, возглавьте воинство Христово»[14]. Суслэнеску, сжатый со всех сторон устремившимися вперед людьми, впервые в жизни ощущал в себе какую-то животную силу. Ему тоже хотелось наносить удары, кричать, по из его перехваченной волнением глотки не вырывалось ни одного звука. Он не видел ничего вокруг и весь отдался на волю толпы. В нем клокотала неудержимая радость, хотелось обнять кого-нибудь, поделиться переполнявшими его чувствами. Какая-то женщина закачалась и упала среди лункан, подхваченная потоком. Старый Мавэ кинулся к упавшей и, вцепившись костлявыми пальцами в ворот красной цветастой кофточки, разорвал ее сверху донизу, обнажив грудь. Женщина поднялась на колени, закрыла лицо руками и кричала без умолку, но слов ее не было слышно. Поравнявшись с ней, Суслэнеску протянул руку и ущипнул ее за шею, но толпа подхватила его и понесла дальше.

Наконец венгерские крестьяне поняли, что происходит.

— Братья, нас убивают головорезы из Лунки! — завопили они.