Жажда над ручьем

К а р л. Нет, это значит, что ты не сможешь остаться… что ты все равно ушел бы, рано или поздно. Кем ты будешь, останься здесь? — лакеем среди поэтов, поэтом среди лакеев?.. Ты никогда этого не сможешь. У тебя нет выбора, Вийон, ты не принадлежишь себе.

В и й о н (с горечью). Вы гоните меня, государь..

К а р л. Нет… я завидую тебе. И я не хочу стихов за плату — я ведь и сам поэт. Прощай, Вийон. Я благодарен тебе.

Девушка, которой никогда не было, потянула Вийона за руку к выходу.

В и й о н (остановился на пороге, обернулся к герцогу, улыбнулся ему). Прощай, Карл… и вели своим переписчикам занести в альбом посылку к моей балладе, я сочинил ее.

Мой добрый принц! Я говорю затем,
Что внятен мне и тот, кто вечно нем,
И мудрецу кивну, и шалопаю;
Но я есть я! Увы, кому повем —
Я над ручьем от жажды умираю!..

Карл низко поклонился ему и Девушке и молча ушел в противоположную дверь.

Они остались вдвоем — Вийон и Девушка, которой никогда не было.

Что ж… значит, снова нам в путь, моя босоногая подружка… И опять мы бездомны, опять свободны и право выбора — за нами… Ты еще не устала от меня? — от этой моей вечной погони за призраком самого себя?.. От моего неоплаченного долга то ли тебе, то ли самому себе, — ты еще не устала?..

Она улыбнулась ему.

Что ж, стало быть — в путь, в путь… домой, в Париж, в отчий дом… К истоку моего ручья, моей жажды… к самым началам… туда, где я был самим собой, прежде чем стать тем, кем я стал… Начнем все сначала, все вновь, все сызнова…

Из-за герцогского кресла, словно из-под земли, появился  П а л а ч.

П а л а ч. Новую жизнь решил начать, все снова здорово, приятель?.. — а обо мне-то и позабыл… обидно. Не ожидал я этого от тебя, вот уж не ожидал!..

В и й о н (в смятении). Я не забыл! — зачем ты здесь, сегодня, сейчас? Зачем тебе я?!

П а л а ч. Новая жизнь — это хорошо, это похвально, я не против… А вот как со старою-то твоей жизнью быть, приятель? — с глаз долой, из сердца вон? Нет, приятель, по старым счетам платить надо, не отвертишься.

В и й о н. Но я ведь раскаялся!

П а л а ч. Раскаяться-то, положим, раскаялся, а — отвечать кому?.. Где нынче твои дружки, с которыми ты над законом куражился? — а в петле, давненько уже в хомуте болтаются, не один круг отличной пеньковой веревки я на них извел. А ты чем их лучше? — а ничем. Вот и твой черед пришел.

В и й о н (с горькой усмешкой). Сегодня… именно сегодня, когда я снова поверил надежде, снова захотел жить!..

П а л а ч. Да впервой ли тебе? — кажется, пора бы и привыкнуть. А на меня зла не держи. Я кто? — казенный я человек, не более. Но и не менее, к слову сказать. Собирайся, тут недалеко. От жизни, я тебе скажу, до смерти — шажок один, рукой подать.

СМЕРТНИК

19 июня, как впрочем и 23 июня или 2 июля 1460 года.

Застенок в подземелье орлеанской тюрьмы — сырые, замшелые стены, слепое оконце под потолком, орудия пыток. Но это могло бы быть и в следующем, 1461 году, в Мэне-на-Луаре, и в конце декабря 1462-го или начале января 1463 года в родном его Париже, — трижды за короткую его жизнь его пытали и приговаривали к смерти, и все эти пытки слились для него в одну бесконечную пожизненную пытку, все палачи — в одного Палача, все следователи и судьи получили одно имя — имя Тибо д’Оссиньи, орлеанского архиепископа.

На соломе, забившись в угол, — Ф р а н с у а  В и й о н.

П а л а ч  приводит в порядок орудия своего ремесла.

В и й о н. Меня будут пытать?

П а л а ч. Может — да, а может, и нет… может, и смилостивятся, вздернут без лишней возни… Мое дело сторона, мне — чтоб инструмент был в порядке и рука с перепоя не дрожала.

В и й о н (кричит). Не хочу! Не хочу!..

П а л а ч (рассудительно). А я, что ли, хочу? Мне, что ли, больше всех надо? Нет у меня своих забот по дому, по семейству?!

В и й о н (кричит). Не хочу!..