Жажда/water (СИ)

Он и знал. Он знал, что это была их Гермиона, и, может, именно поэтому сердце ныло настолько сильно. Именно потому, что это была Гермиона. И он был настолько близок к тому, чтобы потерять её. Это ужаснуло его ещё больше.

Гермионе подвластны различные вещи. Ей — одной из немногих — присуща рассудительность. Порой она сдавалась, порой плакала, но она всегда могла собраться и сосредоточиться в нужный момент. Она всегда будет рядом с правильными суждениями и острым умом. Всегда рядом. Но сейчас она очень отдалилась от Гарри и Рона. Была такой отстраненной. Между ними тремя возникла дистанция, которую можно увидеть, почувствовать. Такая явная и очевидная, и доставляющая боль. И Гарри понимал настолько чётко, насколько была безнадёжна эта ситуация, что они должны что-то предпринять.

Нужно было спасти Гермиону

Как же так получилось, что она потеряла контроль. Должны же быть причины, почему она сказала всё это Драко. Но, даже не понимая своих слов, она чувствовала их необходимость. Ведь они такие правильные, такие точные и вполне обоснованные. И она ничего не могла поделать, как бы ни старалась. Мысли о том, как Драко схватил её, повалил на стол в общей гостиной, а затем оборвал этот возбуждающий, пропитанный влагой момент… Она не могла забыть то чувство. И то, что думала, что это была просто игра. Время его триумфа и её унижения. Такое страшное и омерзительное мгновение, когда Драко был уверен, что мог поиметь её. Смог бы взять её, если б только захотел.

Но она знала: прошлой ночью всё было иначе. Знала по тому, как это звучало, как чувствовалось. По его стонам, гулко отражавшимся внутри нее, выворачивая наизнанку. Она никогда не сможет забыть этих слёз. Слёз злости, отчаяния и абсолютного поражения. Слёз, которые переполнили её с избытком, а теперь осушили полностью. Опустошённая, потрясённая и жаждущая — Мерлин! — жаждущая почувствовать его рядом.

Сделать что-нибудь. Что угодно, лишь бы они оба смогли забыть — пусть на краткий недопустимый миг — забыть и потеряться друг в друге. Это был единственный выход. Единственный выход, чтобы не сидеть там, умирая вместе с ним.

И всё это она знала. Но никак не могла понять. Не могла понять, что же случилось с контролем. Она не знала, почему позволила ему трахнуть её, да ещё так грубо, жестко, больно. Ведь на самом деле — абсолютно точно — если бы не потеря контроля, этого никогда не случилось бы. Она бы не склонилась к его лицу с поцелуем. Не выкрикивала бы его имя.

Но это не вина Драко. Он не виноват. Если бы она не потеряла контроль, то он ничего бы не стал предпринимать. В таком состоянии он вряд ли пытался сыграть в какую-то извращенную игру, не жаждал испытать чувства триумфа, не искал возможность, в конце концов. Она знала это, и, возможно, это и было причиной. Причиной — почему она позволила этому случиться. Причиной — почему поцеловала его. В конце концов, она сделала это первой. Просто, чтобы почувствовать эту непреодолимую тягу прижиматься губами к его губам, ощущать кончиками пальцев его плоть и кости, тепло его разгоряченной кожи, накачанных мускул.

Гермионе не нравилось думать об этом. Не нравилось думать, что оба потеряли контроль над собой. Потому что это пугало. Настолько, что при одной мысли об этом, её бросало в дрожь. Это то, чего она так опасалась. Это было причиной — по крайней мере, одной из многих — очень многих — почему она хотела выбраться из всего этого. Из этой грязи, жажды, необходимости, бешено бьющихся в унисон сердец. Потому что она боялась той единственной минуты, что сбивала дыхание, отбрасывала все запреты, затыкала голос разума, давая возможность навязчивой идеи полностью завладеть ею. Неудержимо, опасно и так необъяснимо…мерзко.

Ведь, по сути, она не была такой уж и беспомощной, какой себя чувствовала. Значит, она лгала. Или просто притворялась. А может и нечто среднее: потому что они подразумевали почти одно и то же.

Я отдавала себе отчет в своих действиях.

Но ведь это не так, верно? Если бы она всё ещё хотела этого, даже если бы она сделала это снова и снова, и всякий раз, когда представляет это в своём искажённом сознании. Она не могла врать себе.

И разве не ясно? Ты можешь врать кому угодно, только не себе.

Гермиона приподнялась и оперлась спиной о подушку. В голове шумело, и она почувствовала странное недомогание, охватившее тело. Нет, только не это. Не хватало только, чтобы её сейчас вырвало. Это слишком напоминало о нём. О нём и его собственной неразберихе.

Сделав несколько глубоких вдохов, она попыталась выровнять бешеный ритм сердцебиения и замедлить стремительное движение крови под пульсирующей кожей. Только сейчас она начала ощущать эффект лечащих чар. Синяки исчезли, но боль всё ещё нещадно отзывалась в костях. У нее кружилась голова, и все было словно поддернуто дымкой. Пожалуй, только сейчас она поняла одну вещь: если и можно было что-то изменить с помощью магии, то явно не то, что окружало ее.