Читаем Жажду — дайте воды полностью

Жажду — дайте воды

Регина Даниловна Кафриэлянц , Серо Николаевич Ханзадян

Не успел поздороваться с шофером, как из землянки вышли наш генерал и его замполит. Я вытянулся перед ними.

— Товарищ генерал, разрешите доложить? Выписался из госпиталя и вот ищу свой полк…

Он узнал меня:

— А, очень рад. Едемте с нами.

Я уселся на мягкое сиденье. Генерал сказал замполиту:

— Надо собрать из госпиталей всех наших людей.

* * *

Под вечер я добрался до своей роты. Сменивший меня офицер погиб. Теперь уж другой вместо него.

— У нас очень много потерь, — сказал он.

Старых моих солдат в живых осталось всего ничего, человек двадцать. И Сахнов, слава богу, жив. Они все радостно окружили меня. Я соединился с командиром полка, доложил о возвращении.

— Рад, что прибыл, — сказал он. — Мы, между прочим, представили тебя к ордену. Ну, принимай свою роту.

* * *

Зима, снег.

А в горах наших сейчас уже весна.

Сахнов передал мне пачку писем.

— Это все, что вам пришло, — сказал он виновато. — И уж простите меня… Саблю я вашу не уберег…

Мою саблю, ту, что мне подарил полковник Рудко на Нарвском плацдарме? Ах, как досадно! Но я стараюсь не выказать своего огорчения Сахнову. Спрашиваю, есть ли весточки от Гали.

— Пишет письма. Все у нее в порядке. Восстанавливают хозяйство.

— Посылки ей шлешь?

— Нет.

— Посылай каждый день.

Сегодня двадцать первое февраля. Уже месяц и двадцать четыре дня, как мне двадцать один год. В записях моих домом веет.

ДАЛЬНИЕ КЛИКИ

А на Шуриной могиле скоро уж, наверное, зазеленеет трава…

Как-то я чуть было не порвал все свои записи. Сахнов не дал.

— Вы что, с ума сошли? — набросился он.

— А кому все это нужно, Сахнов? Кому?..

— Тем, кто придет после нас. Пусть знают, как мы отстояли нашу землю.

* * *

Мне присвоили звание капитана. На моем настроении это никак не сказалось, только звездочка на погонах прибавилась.

Мы все там же, под Кенигсбергом. Видны башни, купола церквей. Время от времени кое-какие из них взрываются, горят, рушатся.

Несколько тысяч орудий день и ночь бьют по этой прусской цитадели.

Немцы хотят любой ценой сохранить за собой подступы к реке Преголь, чтобы иметь выход к морю. Но нет им выхода к морю. Наши военные корабли закрыли его, а бомбардировщики крушат все и вся.

В городе сконцентрировано почти все население Восточной Пруссии, те, кто надеялся морем уйти на запад. А море закрыто.

Кенигсберг истекал кровью.

Наше командование вновь предложило гарнизону Кенигсберга сложить оружие. Противник отказался и на этот раз.

* * *

Весна. Преголь уносит в море трупы. Я вспоминаю Волхов под Новгородом. Он был полон трупов. Вспоминаю заледеневшее тело убитого Серожа. И теперь такая же картина. Только немецкая река Преголь уносит трупы немцев.

Почему все это так? Зачем? — донимает меня этот вопрос.

Зачем?..

Ответа нет. Нет… А почему нет? Кто же должен ответить за пролитую кровь, за разрушения?..

* * *

Чуть задремлю, и передо мной тотчас песок Балхаша и Шура. Просыпаюсь — и чудится, будто слышу голос Шуры:

«Забыл уж меня?..»

Ослепнуть мне, если забыл…

Командующий нашим фронтом теперь маршал Василевский. Он заменил Черняховского. Имя его всем хорошо известно и популярно.

Чуть севернее от нас Первый Прибалтийский фронт. Им командует генерал армии Иван Христофорович Баграмян. Мне думается, что настоящее его имя Ованес. У армян это то же, что у русских Иван. Кто-то сказал мне, что генерал родом из Карабаха. Мечтаю хоть разок увидать полководца-армянина.

Я на старом своем НП. Каждый раз, залезая в окоп, смотрю, нет ли в нем следов моей крови. Но тот снег давно уж растаял и унес с собой мою кровь.

Противник время от времени контратакует нас, но безуспешно.

Весна. Март. Только теперь я заметил, как много тут вишневых деревьев. Маленькие, какие-то придавленные. И все они изранены, побиты. Тяжело и деревьям на фронте.

* * *

Диво дивное: раненые деревья вдруг зацвели. Зацвели среди рвов и воронок, заулыбались, осветили развороченную землю. Ах, бессовестная весна, как ты можешь так невинно, так искусительно улыбаться?..

Троих солдат из моей рты убило, четверых ранило. Этих отправили в госпиталь. Все множатся и множатся могилы наших ребят на этой прусской земле. Я говорю Ерину:

— Земля, где наши могилы, должна быть нашей.

Ерин насупился.

— В старину тут жили славяне, — сказал он, — потом пруссаки захватили у них землю… Ничего, теперь мы вернем ее обратно.

Сегодня второе апреля. Три месяца и пять дней, как мне двадцать один год. В записях моих уверенность.