Читаем Жажду — дайте воды полностью

— Тот, что мать мне с собой дала, крест Ани. Потерял вместе с бумажником. Там был еще и комсомольский билет, и письма матери тоже…

— Ну что ты! Мы же на фронте, и не такое бывает. Потерял так потерял…

— Меня убьют…

Ну как его успокоить?.. Как уверить, что он не будет убит? Каждый день ведь кто-нибудь из моих ребят гибнет здесь, под стенами Кенигсберга…

Мне жаль Лусегена. И ему жаль, что потерял крест Ани. Кто знает, может, от потерянного Ани только этот крест и оставался?.. А теперь вот и он утерян…

Лусеген безутешен. Он отчаялся. А отчаяние страшнее врага.

* * *

Вечер. Я пошел в штаб поблизости, поговорить о боеприпасах. На утро назначено наступление.

Какое сегодня число?.. Не помню. Только знаю, что в наших ущельях уже цветут фиалки…

В штабе один из знакомых офицеров протянул мне небольшой черный кожаный бумажник.

— Нашел. Там, по-моему, написано что-то на вашем языке.

Письма на армянском языке. И крест!.. Под счастливой звездой ты родился, Лусеген! Нашелся твой крест.

Я вернулся в роту. Лусеген палит из своего миномета. Молчаливый и мрачный, ожесточенно бьет — мина за миной.

— Ты еще жив, Лусеген?

— Убьют, — проворчал он. — Крест-то мой потерян.

Я сунул ему его крест. Он от радости грохнулся на колени и приложился губами к кресту, совсем как в молельне.

— Все! — сказал он уверенно. — Теперь буду жить!

Поздно вечером его ранило в ногу. Рана не тяжелая. Я проводил его в тыл.

* * *

Ночью прошел дождь, первый весенний дождь у Балтийского моря, в Восточной Пруссии. Надо сказать, что воевать нам здесь, под Кенигсбергом, легче. Во всяком случае, так мне кажется. Может, это оттого, что я уже давно солдат? А может, потому, что мы в Германии, в логове врага? И хотя ведем мы здесь тяжелые, кровопролитные бои, но переношу я их относительно легко. Мы даже иногда с моими людьми поем под грохот наших минометов.

Утро. Я сбросил с себя полушубок. На мне шинель. И в ушанке жарко. Чувствую теплое дыхание весны.

Мы побеждаем фашизм…

Ночью прошел дождь, первый весенний дождь.

Сейчас надо мной светит доброе, нежаркое солнце, синеет покойное небо. Все кажется необыкновенным. И даже грохот орудий и минометов сейчас какой-то другой, не столь грозный…

На дороге, ведущей к нашим позициям, валяется перевернутая повозка. Под ней раскрытая книга. Я подошел поближе и ахнул от удивления. Раффи?! Дух захватило. Подлез под повозку, вытянул книгу. Нет, это не Раффи, это Мурацан[16], его «Геворг Марзпетуни» на русском языке. Обложка оторвана, но все страницы на месте. Надо же, куда ее занесло, любимую книгу детства, великую легенду о героическом прошлом моего народа!

Мои ребята разожгли было костер, хотели воды погреть, но начался бой, и сейчас они у минометов. Я подержал книгу над горячей золой и страницу за страницей высушил ее. Милая ты моя, как ты сюда попала, кто пронес тебя от родной земли до этих чужедальних краев?..

Вечером к нам на позиции зашел командир полка. Увидав книгу, он спросил.

— Что за книга?

Я рассказал. Он попросил ее на ночь, хоть перелистать. А утром снова зашел и говорит:

— Глаз не сомкнул. Очень занимательная. Да, у вас, армян, история героическая, и народ храбрый, самоотверженный. Надо, чтоб люди почитали эту книгу.

Командир полка посоветовал всем офицерам в полку прочесть «Геворга Марзпетуни». Первым читал начальник штаба полка, майор Прикул. Закончив, он расписался на последней странице. За ним все, кто читал, тоже расписывались. Скоро полей не осталось, пришлось подклеить белой бумаги.

В эти дни в нашем 261-м стрелковом полку много говорили о «Геворге Марзпетуни». И казалось, что полководец минувших столетий снова сражается в наших рядах.

* * *

Сахнов никак не может правильно произнести «Кенигсберг». И все чертыхается:

— Вот ведь придумали, не выговоришь!..

Серый город виден ясно и отчетливо. Крепостной вал цитадели, купола храмов, река и многое другое. Он похож на сжатый кулак.

Ночью был дождь, а утром выглянуло солнце, и крыши домов заблестели. Но это только на мгновение. Солнце спряталось, и снова перед нами серый, мрачный город.

Меня вызвали в штаб полка: нам сообщают кое-какие дополнительные подробности о Кенигсберге. Перед боем все надо знать, если даже перед нами небольшая высотка с засевшим за ней противником. А тут огромный город. И брать его будет ох как нелегко! Во всей Европе не много эдаких крепостей. Издревле он окружен укреплениями. А перед первой мировой войной немцы еще построили линию железобетонных оборонительных сооружений, понаставили форты на берегу Преголя…

Нашей дивизии предстоит штурмовать восьмой форт.

Выглядит он грозно, на высоком, длинном холме, нависающем над рекой.

— Крепкий орешек! — говорит о нем начальник штаба дивизии. — Стены кирпичные, в три метра толщиной. И такие же мощные оборонительные сооружения по обе стороны стен…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары