Жди меня, когда небо окрасится в розовый

– Да ладно вам, миссис Прайс. Я просто помог, в первую очередь как человек. Во вторую – как джентльмен. Ну и в третью – как друг. Можно меня не давить, а то мне плохо уже…

– Да, извини. – Она ослабила хватку, и я высвободился из кольца ее мужицки сильных рук. – Но я, правда, невероятно рада вашей встрече. Вы были бы отличной парой!

«Уже сватает, уже сватает, господи!» – запаниковал я, но стойко выдержал натиск.

Мирай уже давно покинула диалог, присоединившись к своему отчиму в ряд зрителей, но ее опять бросило в краску – только на сей раз не от льющейся через край злости.

– Может быть. Не будем торопиться, миссис Прайс, – только и ответил я.

– Ой, поняла-поняла! Вы же гулять собирались, правильно понимаю?

– Да. – И теперь на моих губах заиграла злобная усмешка. – Но ваш муж встал у нас на пути. Можете его, скажем так, приструнить?

Такая смена ролей непомерно фраппировала Роберта. Стоило мне попросить Маргарет об одолжении, как его полное неприязни лицо уже не было видно спустя несколько секунд: нарушителя порядка «счастливых влюбленных» с крайней вежливостью оттащили на кухню. По мановению мощной женской руки он более не мог нам помешать. Мы с Мирай не стали мешкать и покинули квартиру.

* * *

Первым во время прогулки заговорил я. Это был вопрос про любимую музыку. Мирай ответила весьма живописно: во всех пышных красках, со всеми возможными сантиментами. Она сияла, пока говорила. А говорила она, конечно же, о Led Zeppelin, Linkin Park, Lostprophets, Alice in Chains, Three Days Grace, New Medicine и – вот так откровение – об Oasis. Это были ее самые любимые исполнители. Вкусы и вправду преобразились. И как-то так получилось, что потом мы еще около получаса слушали ее плейлист с ее же наушников. Я, в свой черед, рассказал о своих музыкальных предпочтениях, особенно подчеркнув, что мое сердце бьется в такт панк-рока и – какой забавный парадокс – оркестровой музыки. Однако от прослушивания отказался.

К концу тем о музыке и еще нескольких других незначительных мы уже проходили мимо той самой школы, где в этот же день ранее Мирай была «спасена» своим принцем в заснеженных сапогах. Она взглянула на здание многозначительно, губы изогнулись в брезгливом отвращении.

– Не любишь школу? – решил полюбопытствовать я.

Ее голова повернулась в мою сторону, и моему взору предстало лицо, полное неподдельного ужаса. Взгляд этот, донельзя пронзительный, прожигал душу насквозь, бурлил сердце так, что самому хотелось заплакать.

– Ненавижу, – скинула Мирай еле слышно.

– Почему? – Я начал рыться в памяти, пытаясь найти что-нибудь из прошлого мира, где Мирай могла ненавидеть школу, но тогда она о таком ни разу не говорила.

– Есть много-много, черт побери, дюжины причин.

– Например?