Жди меня, когда небо окрасится в розовый

– Прости. Я просто задумался о своем. И такое бывает.

– Эх. Ну ладно. – Она подняла голову в сторону закатного солнца, и ее щеки запылали под морозными багряными лучами. Глаза как будто бы заблестели какой-то надеждой, и с томно напряженных губ упало: – Скоро стемнеет. Мне уже как-то холодно. Давай пойдем домой?

– Давай. Устала?

– Ага.

И в последний раз окинув взглядом облака, я с Мирай медленно стал волочиться в сторону дома.

По дороге много мыслей роилось в голове, так что, думаю, я выглядел со стороны потерянным. Сияние розовых снегов заворожило меня. Невообразимая легкость дыхания – тоже. Девушка подле руки так же не осталась без внимания моих искрящихся глаз. Всё кругом меня радовало. И я даже не знал почему. Просто было хорошее настроение. Сегодня много узнал о Мирай. Действительно, бо́льшая часть вещей в ее характере и жизни переменилась. Не мог утверждать, что мне это нравилось или не нравилось. Слишком мало времени еще прошло. Однако отрицать того, что я заново влюбился, было нельзя, ведь я снова ощущал то самое волнение сердца! И как же оно по-странному превосходно! Как же… как же здорово все-таки жить! Чувства распирали мою душу в те минуты. Мирай этого не слышала, не знала, а мне было так хорошо!.. И так весь путь.

Проводив ее до квартиры, я был удостоен прощальных объятий, а после вернулся к себе домой, точно как вчера: с тем же бодрым духом и щекочущим трепетом миокарда.

Уже в квартире, включив от скуки компьютер, я увидел сообщение от Неистового Феникса в «Дискорде».

На этом наш маленький диалог закончился: он заблокировал меня. Мой сонный разум это событие никак не потревожило. На часах к тому времени уже доходило одиннадцать, ничего делать не хотелось, и я провалился в беспамятство.

Я помню чудной сон, что привиделся мне той ночью, до мельчайших деталей. Всё началось и закончилось в воздухе. Я стою на дирижабле, золотимый багровым светом вечерней зари, овеваемый какой-то зимней прохладой. Мне нехолодно, но одет я по-осеннему. Казалось, что высота, на которой я нахожусь, невозможна для такого аэростата. Очень высоко – я мог проходить от одной части поверхности судна к другой без опасения для жизни (более того, мне подвластны законы гравитации, я могу буквально парить в воздухе по собственному желанию, точно какое-то эфирное существо). Внизу виднеется как будто бы на земле пелена облаков, окрашенных под стать закату. Я на секунду вдыхаю воздуха, – на удивление, дышится легко; в один момент даже думается, что легче, чем где-либо еще. После этого я прыгаю. Мои ноги твердо приземляются по центру надувного корпуса дирижабля. В воздухе меня неожиданно сковывает невыразимое ощущение пустоты, одиночества в пространстве, словно в космосе. На высоте, которую не могут осилить даже сильнейшие из птиц, сердце мое ликует при виде ранее недоступного великолепия небес. Я прыгаю еще и возвращаюсь на то же место – снова пустота настигает меня всего, внутри всё точно сковано капканом. Бессмертная красота, граничащая с вечным уединением души. Выше – еще грустнее, ниже – гибель. «И что же я тут делаю?» – думается мне. И вдруг по всему телу пробегает леденящий холод – трепет, что в последний раз я испытывал только рядом с одним человеком…

Я оборачиваюсь – и на фоне прелестнейшего, но бессмысленного пейзажа рдеющего неба стоит, мило улыбаясь, Мирай. Ее глаза смотрят с ранее мной неведомой теплотой, точно на первую юношескую любовь. Она настолько очаровательна, что сначала мне даже кажется, будто сам закат явил передо мной свой лик.

Нам даже не приходится что-либо говорить. Между нами будто бы прямая линия – любые мысли доходят в мгновение ока. И эта волшебная телепатия, на радость, совсем не подводила (не припомню, чтобы мой сигнал хоть раз не приняли или чтобы я не принял – ее).

Мирай предлагает станцевать. Да, танец. Она, по всей видимости, обладает теми же нечеловеческими способностями, что и я, так что мы спокойно можем исполнить какой-нибудь фантасмагорический вальс. Вмиг эта пигалица вспархивает на несколько футов, застывает в воздухе и – будто бы дотоле я не чувствовал ее такой воздушной – тотчас же протягивает мне руку, расплывшись в улыбке, от которой не устоял бы ни один прекраснейший эндимион[29]. И стоило ей только это сделать, как вся атмосфера неизбывной тоски и бесконечной пустоты вокруг разбилась в одночасье. Я поражаюсь на секунду, протягиваю ей в ответ руку, как к Богу – Адам, и собираюсь станцевать с ней под ласковый аккомпанемент величественной просторной высоты – под музыку, неуловимую ухом, но четко ощутимую на метафизическом уровне; проще говоря – музыку высших сфер.