Ждите, я приду. Да не прощен будет

Хан думал о том, что настоянием Темучина за осень и минувшие две зимы племя кереитов, его воины разделены на сотни, пятисотни, тысячи и тумены[49]. Во главу каждого отряда поставлен нойон, и тумены сведены в тьму[50], которую возглавляет он, хан Тагорил. Такого деления воинов не было в степи, и сейчас, при этой организации, кереиты обрели невиданную силу. Больше того, настоянием Темучина воины были обучены тройной связке в лаве и охвату врага волчьим кольцом при ударе, чего тоже никогда не было. Тагорил выводил тумен в степь и видел, какая это необоримая мощь. С уверенностью можно было сказать, что сегодня в степи кереитам не сможет противостоять ни одно племя.

Перехваченная ножом ветка упала к ногам хана. Он подхватил её, повертел в пальцах, бросил в огонь.

Взглянул на Темучина.

— Я согласен, — сказал, — племя тайчиутов не нужно завоёвывать мечом. Но что нойоны придут сами — сомневаюсь. Однако это дело второе. Поговорим о меркитах.

— Я думал об этом, хан, — ответил Темучин, поднялся, как подброшенный тетивой лука, шагнул к выходу. От его сильных, размашистых движений в юрте стало тесно.

Темучин многим удивлял хана Тагорила, но на этот раз он удивил его более, чем когда-либо.

По приказу Темучина нукеры внесли в юрту широкое полотнище толстой кошмы с насыпанным на неё сухим речным песком.

— Что это? — с недоумением покосился Тагорил.

— Подожди, подожди, хан-отец, — ответил Темучин и приказал нукерам расстелить кошму у очага.

Те выполнили приказ.

Темучин отпустил нукеров и, опустившись на корточки, разровнял песок.

Тагорил, всё так же ничего не понимая, следил за его действиями.

Темучин поднял глаза. В них хан прочёл, что он, Темучин, приглашает его к уже продуманному, многократно взвешенному и даже пережитому сердцем со всеми взлётами в радости и падениями в огорчениях.

— Вот здесь, — Темучин начертил пальцем кружок на утрамбованном ладонями песке, — твой курень, хан-отец. Вот здесь, — палец Темучина прочертил извилистую линию, — границы земель меркитов. Здесь — курень их хана Хаатая.

Тагорил внимательно следил за рукой Темучина.

— Так, понимаю...

— Здесь, — и палец Темучина полетел по песку, — леса, а вот Керулен, здесь горы...

Темучин поднял лицо от кошмы, взгляд упёрся в глухую стену юрты, но хан Тагорил, взглянув в его глаза, понял, что перед взором сына Оелун сейчас не серая кошма стены, а распахнутые дали степи.

— Я прошёл эти земли, хан-отец, — сказал Темучин, — когда скакал к тебе, только-только освободившись от канги.

Он опять склонился над кошмой с песком.

— Нам надо, — сказал Темучин, и палец его прочертил две сходящиеся в конце линии, — пройти двумя туменами вот этими путями и охватить с двух сторон курень Хаатая. Если мы пойдём так, то до момента, когда наши воины выйдут к куреню, их не увидят ни одни глаза в степи. А если увидят — то и это неплохо. И вот почему.

На лице Тагорила появился живой интерес. Он ближе придвинулся к кошме и, вглядываясь в начертанные Темучином линии, спросил:

— Это Керулен? — Коснулся пальцами песка. — Это леса?

— Да, — подтвердил Темучин.

Лицо хана оживилось. И он не то с изумлением, не то с восторгом воскликнул:

— Всё похоже! Всё так, я бывал в этих местах. Похоже... Точно, похоже... Вот здесь, говоришь, курень Хаатая?

— Здесь, — показал Темучин.

— Интересно, — покрутил головой Тагорил. Спросил: — Кто тебя научил этой штуке?

— Да кто меня учил, — ответил с неопределённостью Темучин. Лицо его смягчилось. — Жили мы, как ты знаешь, на берегу ручья, и с матерью, вспоминая наш курень, часто на берегу, на песке, чертили — где стояла юрта Есугей-багатура, какие дороги к куреню ведут. Да мало ли что вспоминалось тогда... Это, — он показал рукой на груду песка на кошме, — оттуда, с ручья.

Лицо хана посерьёзнело, он взялся пальцами за подбородок, взглянул на Темучина:

— Ну, с ручья так с ручья, а штука добрая. Так как, ты говоришь, провести тумены?

Темучин показал.

— Ага-а-а, — протянул хан, — а кто их поведёт?

— Ты, хан-отец.

— Нет, — качнул головой Тагорил, — я стар.

— Тогда, — твёрдо сказал Темучин, — один тумен поведу я, другой Субэдей.

— Субэдей? — удивился Нилха-Сангун, ухватив себя за косицу над ухом. — Сын кузнеца?

— Да, сын кузнеца, — подтвердил Темучин, — но у нас нет сына нойона, у которого был бы такой же зоркий глаз, как у Субэдея, и такая же твёрдая рука.

— Хм, — хмыкнул хан Тагорил, — а не боишься вызвать гнев нойонов? Многим такое не понравится.

— То, что не понравится, знаю, — ответил Темучин, — но знаю и то, что на Субэдея можно положиться в сече, а это — главное.

Темучин говорил с такой уверенностью, что Тагорил понял — о Субэдее сын Оелун подумал заранее.

«Молодость, молодость, сила, — прошло у него в голове, — молодости на всё хватает: и на то, чтобы обдумать слова, и на то, чтобы претворить их в жизнь. Так и должно быть. Сын Оелун заглядывает далеко, ну да у молодых дорога не имеет конца... Всё правильно...»