– Почти сразу после этого ты оказалась сопряжена с Хадсоном, и врачеватель уверен, что его душа обвилась вокруг твоей и не дает ей распасться, так что с тобой все будет хорошо. Но я…
– Ты остался один, – говорит она.
– Да. И поскольку им не за что держаться, куски моей души умирают один за другим.
– Что это значит? – спрашивает она. – Что мы можем сделать?
– Ничего. – Он пожимает плечами. – С этим ничего нельзя поделать, Грейс, остается только ждать, когда моя душа умрет целиком.
– И что тогда? – шепчет Грейс.
Он улыбается горькой улыбкой.
– Тогда я превращусь в то чудовище, которым все считали меня с самого начала.
Разговор продолжается, наверняка есть еще немало ужасных новостей, но я больше не слушаю. Потому что все остальное не важно, это ничего не изменит. Мы с Грейс не сможем жить в ладу с самими собой, если допустим, чтобы Джексон потерял свою душу. Мы никогда не сможем быть вместе, зная, что тем самым уничтожаем Джексона навсегда. Ведь мы оба так любим его и уже столь многим пожертвовали ради него.
Грейс поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза, но я уже знаю. Я знал с того самого момента, когда Джексон сказал нам про свою душу. Так что, когда она одними губами произносит: «
Ведь настоящий удар был нанесен еще пять минут назад.
И я делаю то единственное, что могу сделать. Я ухожу.
Мне некуда идти, не к кому обратиться. Те, кого я считаю кем-то вроде друзей, остались в вестибюле и пытаются утешить моего брата. И это правильно, так и должно быть.
Но для меня все изменилось, моя ночь пройдет совсем не так, как я ожидал, так что мне нечем занять ум, когда я спускаюсь по лестнице и иду в свою комнату.
Я пригласил к себе Грейс, потому что хотел быть с ней. Но еще потому, что хотел посмотреть, что она на это скажет. Хотел понять, значит ли для нее то, что произошло в Нью-Йорке, так же много, как для меня или нет.
Когда она сказала «да»… когда она сказала «да», думаю, я еще никогда не чувствовал себя таким счастливым. А теперь, полчаса спустя, все это полетело к чертям. И единственное, что у меня осталось – кровоподтеки на горле и перспектива долгого и безотрадного существования без моей пары.
Да, судьба – чертовски ветреная стерва.
Но какова альтернатива?
А ее нет. И никогда не было, невзирая на надежду, которая несколько месяцев теплилась во мне.
Грейс и Джексон должны быть вместе. Даже если так решила не вселенная, а об этом позаботилась Кровопускательница с ее темной магией. Против этого не попрешь, и, наверное, так было всегда. Просто я был слишком наивен, чтобы это понять.
Когда я возвращаюсь в свою комнату, оказывается, что мне нечего делать. Выпускная церемония пройдет завтра, мне не надо делать домашнюю работу и не с кем поговорить. И хотя я всю свою жизнь был один, после всех этих недель, которые я провел с Грейс и остальными, одиночество вдруг начинает казаться мне наказанием. Тишина напрягает меня – это нелепо, но так и есть, – поэтому я ставлю песню Дермота Кеннеди просто для того, чтобы слышать хоть какой-то шум. И быстро принимаю душ.
Выйдя из ванной, я стараюсь не поддаваться желанию проверить телефон, чтобы посмотреть, не написала ли мне Грейс. Это оказывается труднее, чем я ожидал.
Я повторяю это как мантру, повторяю, пока не заставляю себя поверить, что так оно и есть. Повторяю, пока не беру телефон и не пишу Грейс в ответ на полдюжины ее сообщений.
Грейс: Привет
Грейс: Ты в порядке?
Грейс: Прости меня
Грейс: Я не знаю, что еще можно сделать
Грейс: Ты там?
Грейс: Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе
Хадсон: В порядке
Хадсон: Надеюсь, ты тоже в порядке
Грейс: Хадсон, пожалуйста
Хадсон: Спокойной ночи
Я кладу телефон на журнальный столик рядом с диваном.
Вот видишь, это было не так уж ужасно.
Все это и не хорошо, и не плохо.
Все это просто так, как есть.
Проще простого, как всегда говорит Мэйси, когда мы играем в шахматы. Проще простого.
Больше тут нечего сказать.
Решив, что мне уже удалось взять себя в руки, я беру книгу, лежащую рядом на диване, – ту, которую я читал перед тем, как мы отправились ко Двору драконов. Я открываю ее на той странице, которую отметил закладкой, и начинаю читать. И даже успеваю прочесть две страницы, прежде чем до меня доходит, что я читаю.
И когда Дермот Кеннеди уступает место песне Дж. П. Сэкса и Джулии Майклс If the World Was Ending, до меня наконец доходят ее слова.
И я делаю то единственное, что может сделать еще один болван, который выбросил узы своего сопряжения.