Желание

Все эти невинные шутки были приправлены легким флиртом, но что из того? Эллен Тернан просто было приятно его внимание, вполне естественное при ее юности и красоте. И не более. Да и Диккенс мог позволить себе поиграть, подразнить и даже представить себе, что у него роман с этой девушкой, который не мог иметь никакого серьезного продолжения. Ведь все это закончится. Его усмиренное сердце и не требовало большего. За пределами этого ясного солнечного круга веселья ложились темные тени его собственной судьбы: они дрожали и прыгали, словно танцуя во время качки танец английского моряка, когда поезд кренило на поворотах и Диккенс завалился в угол вагона. Ну разве не смешно? Любой крен и удар судьбы всегда можно преодолеть с помощью английского юмора. Все веселились, и никто ни о чем не задумывался. Но между тем мир вокруг незаметно менялся, становясь совсем другим.

Поезд дергался и пыхтел, и великий англичанин снова и снова притворно падал, а попутчики хохотали до слез. Состав свистел и грохотал все громче, неумолимо двигаясь дальше, пока путь его не преградило облако пепла, и все вокруг вдруг стало черным. За окном вырос причудливый обугленный лес, отторгая от себя любое присутствие человека или приговаривая его к выживанию в этих ужасных условиях.

Черный кудрявый дым вился вокруг разрушенных крыш и выбитых окон, и можно было даже заглянуть в убогие комнатенки, где притаились нужда и болезнь в самых отвратительных проявлениях и всюду чувствовалось присутствие смерти. Диккенс отвел взгляд от окна, пытаясь забыть тот разговор с Уилки. В порыве искренности его друг сказал тогда, что он, Диккенс, и живет, и играет, пряча в одном своем кармане маленького мертвого отца, а в другом – крошечную мертвую дочь, не в состоянии избавиться от памяти о них.

– Мы никогда так не опаздывали, – нетерпеливо повторяла миссис Тернан, поторапливая Эллен с сестрами, чтобы они наконец покинули поезд. Прошло два дня, и вот уже они стоят на платформе Манчестерского вокзала, среди шума и паровозного дыма.

– Я не знаю, как мы теперь найдем остальных.

Они начали пробираться вперед сквозь толпу. Эллен долго переодевалась, готовясь к выходу, и всех ужасно задержала. Это стоило ей нервов, уговоров подождать еще немного и даже минутных слез. Но зато теперь она ликовала, гордо шествуя по платформе, окутанной сизой дымкой паровозных выхлопов. Смешиваясь с ними, воздух играл причудливыми зеленовато-желтыми переливами. Он был сладок на вкус и влажен. Слышались лязг тормозов, свистки, и платформу слегка потряхивало.

Ни один из предметов туалета не принадлежал Эллен, но зато, войдя этим утром в вестибюль «Большого западного отеля», она будет ловить восхищенные взгляды и почувствует, что это платье из мраморного шелка на кринолине (платье ей одолжила Фанни), это платье с пышной линией плеч, с изящной кружевной оторочкой, и эта длинная мантилья цвета бургунди (прежде ее носила мать), ниспадавшая с ее плеч, – что все это всегда принадлежало только ей одной.

Этот роскошный наряд абсолютно вписывался в ее собственную жизнь, создавая баланс между ее душой и окружающим миром. Эллен чувствовала, как все на нее смотрят. Но ведь она выросла на сцене, и такое внимание ничуть ее не смущало. Она шла по платформе, улыбаясь, гордая собой и просто счастливая. Вдруг внимание ее привлек бородатый мужчина на соседней платформе. Этот человек вынырнул из толпы и смотрел на нее, тоже улыбаясь, пока их взгляды наконец не встретились. Мистер Диккенс! И тут шум заложил уши, платформа опять затряслась под ногами: мимо, притормаживая, проехал паровоз, и его колесные поршни-шатуны заработали все медленнее и медленнее. Из окна паровоза высунулся машинист с таким чумазым лицом, что белки его глаз сияли, как фонарики. Вся эта огромная движущаяся машина отсекла Диккенса от Эллен, а между тем мужчина грузного телосложения наклонился к Диккенсу и прокричал ему прямо в ухо:

– Истории известно, насколько губительна для женщины любовь к нарядам.

– Возможно, что насилие и есть самая долговечная из всех философий, – сказал Диккенс. – Но, друг мой мамонт, не в моих правилах указывать людям, как им жить.

Диккенс стоял, окруженный небольшой группой встречающих – все собирались отправиться на празднество в честь открытия выставки «Сокровища Великобритании», которая должна была стать величайшим событием в истории королевства. Устроители предполагали разместить такое огромное количество экспонатов, что специально под выставку были возведены здание в «Олд Траффорде», а также железнодорожная станция, чтобы обслуживать многочисленных гостей.

– Я взалкал яркости, – проговорил с улыбкой Диккенс, склоняясь в низком поклоне, когда мать и дочери Тернан присоединились к ним. – Кругоˆм поезда и черный чугун, и жизнь поблекла без яркости. – Он взял Эллен за руку и произнес: – На мгновение я подумал, что к нам идет сама императрица Евгения.

Ловко придумал – ведь Эллен призналась ему как-то, что во всем старается подражать женщинам из королевского дома Франции.