Желание и чернокожий массажист

Приложив к губам маленький платочек, миссис Бродская, как казалось, изо всех сил пыталась сдержать волнение. Затем, в нерешительности, все же сделала шаг вперед. Очевидно, она увидела его — сидящего за столом. Хотя виднелась только макушка, а остальное было закрыто огромной книгой. Его густые, иссиня-черные непричесанные волосы ярко блестели в свете лампы. Мне пришло в голову — и я ужаснулся! — что она найдет его физически почти не изменившимся. За эти пятнадцать лет он действительно ничуть не постарел: похоже, он был слишком безжизненным и поэтому жизнь не состарила его, обойдя стороной.

Я сказал себе, что должен выйти и приготовить ее к тому, что она обнаружит. Но что-то меня удержало. Я не шелохнулся в своем укрытии между книжными полками. А лишь наблюдал, как она медленно шла к его столу, и ощущал накал ее чувств. Они словно буравили меня насквозь, и боль от этого была нестерпимой.

Часто спрашиваю себя, о чем она думала, когда стояла перед столом и смотрела на человека, которого страстно любила как мужа пятнадцать лет назад. Ее должно было поразить: надо же, он настолько поглощен чтением, что даже не слышит ее шагов, — ведь старые половицы громко скрипели. Но, может быть, радость или страх сковали ее, и она просто не могла чему-либо удивляться.

Резким дрожащим голосом она позвала: «Джекоб!»

Вздрогнув, он поднял голову и скошенными, прищуренными глазами взглянул в ее направлении. Мгновения, которые они смотрели друг на друга (а я наблюдал за ними), тянулись мучительно медленно.

Я ожидал, что она закричит и бросится к нему, что было бы, согласитесь, вполне естественным. Но по его глазам — по их пустоте — она поняла, что он ее не узнал, — и застыла на месте. Что она подумала? Что он нарочно не хочет ее узнавать? Или что за пятнадцать лет она слишком сильно изменилась?

Когда я уже начал бояться, что сам воздух вот-вот взорвется от напряженности, он заговорил.

Обратился к ней глухим дрожащим голосом — так он теперь говорил всегда:

— Вы хотите книгу?

Она снова поднесла руку в перчатке к горлу и с трудом сделала вдох… Ужасные мгновения все длились и длились — они продолжали смотреть друг на друга. В конце концов она, очевидно, сделала вывод: пятнадцать лет изменили ее больше, нежели его, — настолько, что теперь ее невозможно уздать. Во всяком случае, она пришла в себя, перестала напрягаться и убрала руку с горла.

— Вы хотите книгу? — повторил он.

Запинаясь, она ответила:

— Нет… то есть да… я хочу книгу, но я… забыла название.

Его глаза продолжали смотреть на нее, но она не нашла в себе мужества сказать:

— Я — Лайла. Я к тебе вернулась.

И воспользовалась книгой как предлогом, чтобы потом постепенно, с большей легкостью, ему открыться.

Она села на стул у его стола и начала: