Желания требуют жертв

— Как бесчеловечно, как несправедливо, — слышалось со всех сторон. Пётр Кантор, миновав вестибюль, поднимался по парадной лестнице неработающего театра, прислушиваясь к гомону временно безработной местной толпы, приглядываясь к окружающим его озабоченным и соболезнующим лицам. Лицам, в выражении которых иногда застывал едва уловимый вопрос: а не перебарщивают ли они с соболезнованиями? Старый Кантор, любезно со всеми раскланиваясь, направлялся в сторону балетного класса. «С чего же начать? — спрашивал себя старик. — Как говорил великий Хайдеггер: „Начальное мышление должно двигаться своим путём без всяких указательных знаков“. Ну что ж, и на том спасибо».

Ася Петровская стояла в строгом чёрном платье, полностью закрывающем шею и даже узкие запястья. Платье ей очень шло, и она об этом знала. Волосы сложной петлёй были убраны в хвост, от чего она казалась совсем молоденькой. Мелкая дрожь электрическим зарядом пробегала по её спине, маленькая грудь довольно заметно поднималась и опускалась при каждом вдохе и выдохе, откровенно выдавая волнение.

— Здравствуйте, Пётр Александрович. Не ожидала вас увидеть. Как вы здесь очутились?

— Приехал на такси.

Старый Кантор ощутил пальцами её ледяную руку. Она едва заметно содрогнулась от его прикосновения.

— Вы отважились переступить порог нашего «Эльсинора»[13]? — спросила подошедшая как раз вовремя Софья Павловна Романовская, видимо не желая пропустить важную информацию.

— Дамы, я счёл своим долгом посетить ваше заведение, чтобы лично убедиться в том, что с очевидцами произошедшей трагедии всё в порядке и им ничто не угрожает.

— Очень любезно с вашей стороны, но несколько неожиданно. Впрочем, поступайте как знаете, я в этом не слишком разбираюсь, — довольно наигранно сказала Соня Романовская.

Непрошеный гость Пётр Кантор заметил, каких нечеловеческих усилий обеим женщинам стоило выглядеть как можно спокойнее. При его появлении их глаза стали цвета бронзы и откровенно отдавали холодным металлом.

— Вы позволите задать вам несколько вопросов? Мне бы хотелось прояснить некоторые обстоятельства происшедшего. Так, сущая мелочь, — он обратился одновременно к ним обеим.

— Боюсь, я не расположена сейчас к разговорам, моя голова идёт кругом, я вам, пожалуй, ещё навру с три короба, — мгновенно отрезала Софья Павловна, — единственное, чем я могу быть полезна, — это немедленно удалиться и оставить вас наедине с Асей Николаевной. Побеседуйте, пожалуйста. Уверена, она всё разложит по полочкам, у неё блестящая память и превосходное внимание. Это не всем доступно, а лишь некоторым необыкновенным женщинам без возраста. А я сейчас обойду театр и лично всех предупрежу, чтобы вам оказывали всяческое содействие.

— Благодарю вас. Вы очень добры.

— Мы будем молить небо, чтобы вы оказались наблюдательным правдолюбцем. Простите, что не разбавляю наш разговор слезами. К сожалению, очень спешу, но в следующий раз — непременно. Только добавлю: мы будем надеяться, что вы умны и не лишены воображения. — И Соня быстро ускользнула, оставив окаменевшую Асю Петровскую на растерзание любопытному старику.

— Вы представляете интересы Платона? Разве его уже в чём-то обвиняют? — сухо задала вопрос Ася.

— Помилуйте, Ася Николаевна, вы отлично знаете, что ничьи интересы я не представляю. Кроме того, ни о каком обвинении речь пока не идёт.

— Вот именно — «пока». Дураку понятно, что её чем-то отравили, — принялась рассуждать вслух Ася, но быстро спохватилась: — Вы что-то хотели спросить?

— О, если позволите. Расскажите об этой девушке, о Милене, какая она была?

— Какая была Милена? — зачем-то повторила вопрос Ася. — Я знаю только то, что знают все, и ничего более.

— И тем не менее у вас ведь должна быть на этот счет своя точка зрения, — не отставал старик.

— Милена была самовлюблённой девушкой, слишком самовлюблённой, и от этого смотрела на мир сверху вниз. Она чувствовала себя госпожой целого мира, — нехотя говорила Ася, понимая, что просто так от него не отделаться, — а зачастую была просто беспощадна к другим людям. Сами понимаете, такое поведение дорого обходится, в конечном счёте человек может оказаться объектом всеобщей ненависти. А бывает и того хуже. Извините, если я не очень складно.

— Мне кажется, я понимаю, о чём вы говорите. Подобный нарциссизм нередко позволяет человеку быть невнимательным к другим. Да, но не каждому дана роскошь чувствовать себя господином мира. А какие у вас с ней были взаимоотношения?

— Каковы бы ни были личные отношения между нами, работе это не мешало. И я полагаю, вас это не касается.

— Как сказать.

— Ну хорошо, она моя любимая ученица, самая одарённая из всех, — рассердилась Ася, — такой ответ вас удовлетворит?