— Каждый человек имеет свои пороки, любезнейший, свои потаённые места, и ему кажется, что за счёт них он умнее или сильнее других. А эта маленькая мейдале[15]
не хитрила, не заискивала, не поддакивала из вежливости, не притворялась. Да-да, я ведь вам дело говорю, — она многозначительно посмотрела на собеседника, будто в её словах был какой-то подстрочник, который тот должен был моментально считать. — А эта девочка была выше всего этого. Железная воля. Я давно здесь служу, уважаемый, и много всматриваюсь в людей. В ней не было ни злобы, ни ненависти. Я не могу ошибиться. Это была закрытая девочка, по-своему сильная. Такие, как она, всем глаза мозолят, всем мешают…— А кому она мешала, как вам кажется? — насторожился Пётр Кантор.
В это самое время к буфетной стойки подлетела целая группа шумной закулисной молодёжи.
— Извините, мне надо работать, всего хорошего, и поменьше слушайте. Наши местные улитки только с виду все в своих раковинах, а на самом деле так и думают, как бы устроить неприятность ближнему, — проговорила смущённым голосом буфетчица. Она отвернулась от старого Кантора, растянулась в улыбке при виде покупателей и принялась быстро наливать кофе, добавлять сливок, подкладывать под чашки бумажные салфетки. Тут же загудел миксер с фруктовыми коктейлями, зазвенели стаканы.
— Бедные, бедные вы мои девочки, жертвы вы мои невинные, — запричитала сердобольная Ивета, глядя на девушек в трико и длинных тёплых кофтах с надписью «Grishko», — что же вы такие худенькие-то, откуда только силы-то у вас берутся? Да, теперь все хотят быть первыми, все хотят быть лучшими, а желания требуют жертв, ох требуют.
— Разумеется. Благодарю вас, фрау, и не буду отвлекать, — Кантор согласно покивал. Его внимание привлёк заглянувший в дверь и тут же исчезнувший молодой человек довольно странной, совсем не мужской наружности, а именно Вадим Петрович Лебешинский. Забыв о своей чашке кофе, Пётр Александрович направился по нескончаемо длинному коридору в кабинет художественного руководителя.
— Остановитесь и не оборачивайтесь, прошу вас, — вдруг сказал за спиной незнакомый голос, взявшийся неизвестно откуда, ибо ничьих шагов за своей спиной старик не слышал. Голос этот был не просто незнакомый, а искажённый до такой степени, что было не разобрать женский он или мужской.
Старик подчинился и замер не оглядываясь. Некто бесшумно подошёл сзади и быстро зашептал на ухо Петру Александровичу сведения, в серьёзности которых сомневаться не приходилось, а потом этот самый шептун так же неожиданно исчез никем не замеченный, не оставив после себя ни единого звука благодаря лысой ковровой дорожке. Ошеломлённый старик так и стоял посреди коридора, не пытаясь ослушаться и не находя в себе сил обернуться. Он лишь прислонился плечом к стене, глубоко дыша, в ожидании, когда же стихнет тахикардия и уймётся одышка. Подождав с минуту, он стал усиленно прислушиваться, но в коридоре оставалось тихо, как в склепе. Пётр Александрович был потрясён и не мог поверить в то, что услышал. А ещё через минуту он призвал все свои силы, а заодно и здравомыслие Хайдеггера, который в этот момент назидательно шепнул ему: «Мыслительные усилия для достижения другого начала — это тёмные, запутанные, непрорубленные ходы под землей. Это вовсе не простой путь через поле весенним утром».
XX
Теперь Пётр Кантор приоткрыл массивную старую дверь с потрескавшейся белой краской и заглянул внутрь кабинета руководства. Кабинет был пуст. Пётр Александрович неловко потоптался на пороге одно мгновение и решительно переступил порог. В кабинете царил, так сказать, образцово-творческий порядок. Два огромных шкафа были переполнены книгами по хореографии и истории танца, небольшая коллекция древневосточных артефактов, несколько антикварных сафьяновых кресел, письменный стол со старомодным чернильным прибором отличного качества, всевозможными приклеенными и неприклеенными стикерами, испещрёнными размашистыми пометками руководителя. Гладковыбеленная стена за письменным столом ломилась от непомерного количества различных фотографий в рамках. «Ага, наконец- то нашёл то, что мне нужно», — обрадовался Пётр Кантор и уже было полез за очками во внутренний карман пиджака, как за своей спиной услышал довольно высокий и несколько раздражённый мужской голос:
— Э… чем могу служить?
— Прошу прощения, — сказал Пётр Александрович рассеянно, — мне необходимо с вами побеседовать. Я…
— Разумеется, разумеется, располагайтесь. Я знаю, кто вы и зачем здесь. Меня зовут Вадим Петрович, — он кивнул гостю на одно из сафьяновых кресел, а сам расположился за письменным столом, намеренно прикрывая своей спиной часть фотографий, которые так не терпелось разглядеть гостю.