Желания требуют жертв

— А так, не разрешила и всё. Ася — барышня с характером, она довольно жёстко сказала, что, наверное, произошло какое-то недоразумение, и запретила привлекать полицию в это дело, потому что и дела-то никакого нет, а полиция приедет и только окончательно взбаламутит весь театр. Для неё репутация театра важнее громкого скандала вокруг собственной персоны. Вот такая она у нас необыкновенная, Асенька Петровская, — гордо заключила женщина, сцепив руки на животе и подняв отвисающий подбородок.

— Ну что ж, раз она так посчитала…

— А зачем вы взяли Асину чашку, Пётр Александрович? Вы что думаете…

— Я думаю, что кто-то… я пока вообще ничего не думаю, но… словом, будет нелишним узнать, что содержит эта чашка помимо вашего кофе.

— Теперь все подумают, это я её нарочно отравила?

— Ну почему же именно вы? Это мог быть кто угодно из присутствующих или случайно забегавших в буфет. С чего вы взяли, что её вообще отравили? Ещё рано делать выводы. Возможно, ей просто сделалось дурно, с женщинами время от времени случаются разные недомогания.

— Зачем же вам тогда её чашка понадобилась?

— На всякий случай, просто хочу проверить, чтобы исключить ненужные версии. Естественно, я могу и ошибаться. Но уверяю вас, вы последний человек, кого можно заподозрить в злодействе.

— И на том спасибо, и на том спасибо, — заохала женщина. — Но ведь это же безумие, Пётр Александрович. Кто же осмелится что-то подсыпать в чужую чашку среди такого кагала народу.

— Ивета Георгиевна, лишить человека жизни можно в безлюдном месте, а можно и прилюдно. Разве вы про такое не слышали?

— Тоже верно. Но это не я, Бозе мой, клянусь своими иудейскими корнями! Честное слово, не я!

— Я вам верю.

— Благодарю, любезнейший, благодарю, я испытываю огромное облегчение от вашей уверенности. А у вас уже есть на кого- нибудь виды? — Ивета подала Кантору чашку кофе и посмотрела на него с какой-то естественной преданностью. Словно иначе и быть не могло. Он медленно придвинул чашку к себе и принялся размешивать чайной ложкой крупные кристаллы коричневого сахарного песка, которые похрустывали на дне…

Пока они беседовали, Асю Петровскую под руки увели на свежий воздух; ротозеи, старательно изображавшие ужас, тотчас же разбрелись, и буфет сразу опустел.

XXXIX

На следующий день Ася Петровская сама позвонила старому Кантору и, виновато и вежливо вздыхая в трубку, предложила встретиться в театре. Он, как и полагается всякому правдоискателю, послушно приехал в театр на такси, предварительно как следует выпил чаю в буфете и затем сразу же направился по опостылевшему коридору в знакомом направлении. Перед дверью он на мгновение задержался, оправил часовую цепочку в жилетке, откашлялся и вошёл в пустой балетный зал, где его дожидалась Ася. Она, словно позабыв о своей прямой осанке, сидела на стуле сгорбившись, с застывшим серым лицом и свинцовыми кругами под глазами, совсем как изнуренная тяжёлой работой прачка, которая много лет не разгибалась. Услышав, что он вошёл, Ася резко повернулась к нему с напускным равнодушием, не забыв при этом мгновенно выпрямить спину и вновь принять безупречный вид.

— Я к вашим услугам. Чем могу быть полезен, Ася Николаевна?

— Простите меня, Пётр Александрович, простите, ради бога, сожалею и признаюсь, что не должна была вчера вести себя столь неподобающе, — она словно от чего-то очнулась и театрально протянула ему руку, которую он коротко пожал.

— Ну что вы, Ася Николаевна, какие извинения, ваше вчерашнее состояние вполне объяснимо. Вчера вам и так пришлось несладко, а тут я со своими вопросами.

— Спасибо, вы слишком добры.

— Ася Николаевна, а что вы думаете по поводу вашего вчерашнего происшествия?

— Я в совершеннейшем недоумении, просто ума не приложу, что всё это значит.

— Ну какие-то мысли ведь должны быть. Зачем кому-то понадобилось вас травить?

— Откуда мне знать, чья это выходка, чья это дурная шутка, — Ася пыталась выглядеть как можно искреннее и обаятельнее, но, кажется, была неубедительна даже для себя самой.

— Попытка отравления, Ася Николаевна, — это не выходка и не шутка, а преступное действие конкретного человека. Действие, направленное против вас. Надеюсь, это вы осознаете?

— Я ничего об этом не знаю, Пётр Александрович, — зачем-то слишком подготовленно твердила Ася Петровская, теперь она определённо изображала полнейшую неосведомлённость, — давайте поскорее забудем об этом происшествии и больше не станем его вспоминать.

— Вы полагаете можно скорейшим образом позабыть то, что только-только произошло?

— Послушайте, Пётр Александрович, незачем из всего на свете делать трагедию, — её голос взволнованно заколыхался, в нём быстро проступили раздражительно-настойчивые нотки, из чего старик сделал вывод, что Ася предельно взвинчена, хоть и умело это скры в ает.