Желания требуют жертв

Она лишь укоризненно посмотрела на Сержа, на его простодушную грубость, но в целом осталась вполне довольна его попыткой поддержать разговор, пусть и в несколько резкой форме. Конечно, он не библиофил, но если что-то читает, то это уже неплохо. Соня решила пока не возвращаться к литературным истеричным женским персонажам Достоевского, таким милым, так болезненно заламывающим руки, не затрагивать и не приводить в пример мужские — очаровательные, пусть и с явными признаками психопатии, — а поговорить о запретной теме в их семейных отношениях, то есть о женщинах, его женщинах, бывших и действующих.

— Что ты знаешь о совместной жизни с женщиной?

— Мне ещё рано об этом думать.

— Не приведи бог, тебе, Серж, познать, что значит жить с женщиной в пустоте, в пустоте, которую ты же сам с ней разлил, размножил, возвёл в правило. От такой жизни всё переворачивается с ног на голову, начинаешь бояться людей, мира, самого себя, своих собственных мыслей и поступков, перестаёшь всему доверять. И Милена, царствие ей небесное, Серж, и Петровская — это такие женщины… хоть я нисколько не сомневаюсь, что они читали и Достоевского, и не только…

После неделикатного упоминания о его женщинах Серж гневно сверкнул глазами на мать, словно соприкоснулся с молнией, неодобрительно вздохнул, но тем не менее сумел промолчать, правда успев подумать о том, какая всё же убийственная для мужчины вещь — женские рассуждения. Лучше бы их и вовсе никогда не слышать.

— Впрочем, прости-прости, я отступила от заданной темы, — поспешила исправить своё вторжение Соня, поняв, что разговора не получится. Она пристально разглядывала Сержа в его старом домашнем чёрном свитере, который придавал ему вид романтического влюблённого и одновременное сходство с фавном. Не мудрено, что некоторые дамы им интересуются.

У Сержа вокруг рта сложились крохотные складки, в которых чувствовалась нежность к матери. Ему не всегда удавалось различать, когда Соня лжемудрствует, пытается пустить пыль в глаза, а когда она настоящая, где показное глубокомыслие, а где подлинность, где зерно её жизни. Неужто в этих пустых пафосных разговорах? Вполне возможно, Соня — большая любительница игры в устаревшие слова. Да это и неважно. И если бы он узнал, что именно Соня отравила Милену, то, кажется, не сильно бы удивился. Но в одном он был уверен, в том, что сейчас она попросит его включить элегию Шопена или симфонию Бетховена и вновь наполнить фужер золотисто-жёлтым напитком. Софья Павловна торжественно улыбнулась и протянула Сержу опустевший бокал:

— Попрошу быть более внимательным к даме и оторвать от дивана свой… словом, немного поухаживать. Я вот на досуге что подумала, сынок: какая жалость, что не полагается пить прямос утра, — полушутя, полусерьёзно говорила Соня, разглядывая ещё далеко не пустую бутылку шампанского, — почувствовать себя эдакой вакханкой, омывающей на рассвете губы шампанским. Чем не занятие? А? Это наверняка позволило бы многим тусклым зеркалам сверкать живее и ярче, а вся эта жизнь стала бы такая лёгкая и воздушная, как вуаль.

— Эй-эй-эй, — затянул Серж, приходя в некоторое замешательство, иногда Сонин инфантилизм, пусть и напускной, заставлял его усомниться в её возрасте.

— Ладно, ладно, обойдёмся без кладбищенских стонов!

— Ну ты всё-таки поосторожнее, мам, иногда тебе приходит в голову всякий вздор! И ты тревожишь и развращаешь моё воображение! Прекрати сейчас же! Лучше расскажи ещё что-нибудь об отце, эта тема почему-то всегда была запретной в нашем доме, — попытался возвратить её Серж, понимая, что серьёзного разговора всё равно не получится.

— Запретной? Разве? — неискренне наморщила лоб Соня и тут же вспомнила всё того же Достоевского, который уверял, а она ему верила беспрекословно, что растравливание боли — это наслаждение для униженных и оскорблённых, к числу которых она вовсе не собиралась себя причислять. — Ну, Серж, если быть откровенной до конца, — не слишком откровенно продолжила Соня, — то наши отношения с твоим отцом были настолько э… необыкновенными в определённом смысле этого слова, настолько сильными, что оставили слишком, подчёркиваю, слишком неизгладимое впечатление в моей тогда ещё хрупкой женской душе.

— Неужели? Подумать только. Ты никогда не рассказывала о тех своих воспоминаниях. И я даже не знал, что это было настолько сильно. Ты до сих пор так и не смогла его забыть?

— Ни на минуту, вот в этом ты можешь не сомневаться, — вполне искренне ответила Соня.

— И поэтому ты много лет живёшь в одиночестве?

— Это с какой стороны посмотреть. Как говорил Пруст, — тут Соня взмахнула своим томиком, — как говорил Пруст: «Русский балет научил нас тому, что самые обыкновенные софиты, в зависимости от того, куда они направлены, образуют не менее и более разнообразную игру драгоценных камней». Так-то!

— А как же банальное женское счастье?