Желания требуют жертв

— А почему после развода с отцом ты больше не вышла замуж? Это из-за меня? Ты боялась причинить мне горе? — внезапно спросил Серж, протягивая ей тонкий бокал.

— О нет-нет, ты здесь ни при чём, я на подобную жертвенность не способна. Не приписывай своей матери лишнего, — откровенно ответила Соня.

— Что тогда? Ты ведь очень красивая.

— Видишь ли, мой маленький неуклюжий льстец, — нерешительно замялась Соня, — у меня на это не было ни времени ни желания. Женщиной ведь нужно любоваться, сынок, её следует разглядывать, причём влюблёнными глазами, но мужчины, к сожалению, об этом ничего не знают. Максимум на что они способны, так это любоваться собой, особенно после того, как с грехом пополам исполнят мужские обязанности. И это ещё, заметь, при благоприятном стечении обстоятельств, то есть если, к примеру, не обвалился курс рубля, никто никого не взорвал в прямом и переносном смысле, ну и тому подобное, что бывает крайне нечасто. А, сынок? — подмигнув, поинтересовалась Соня.

— Мама, я очень извиняюсь, но твои разговоры могут пагубно сказаться на моём юношеском восприятии жизни, — заключил довольный Серж, при этом сладко растянувшись на соседнем диване.

— А ты не находишь ничего, к чему следовало бы прислушаться?

— Как будто нет, — отозвался Серж бесцветным голосом.

— Забор, — неожиданно сказала Соня, уставившись в пустоту потускневшими стеклянными глазами.

— При чём здесь забор? — не понял мать Серж.

— Замужество — это забор, — задумчиво сказала Соня, — длинный, скучный чеховский забор, утыканный гвоздями, от которого хочется убежать. Кроме того, — добавила она будто опомнившись от неприятного наваждения, уже иным, своим обычным, несколько игривым тоном, — кроме того, у многих женщин замужество вместе с узаконенным счастьем, с обязательной любовью, то есть с любовью, строго вменённой в обязанность, вызывает то ли мигрень, то ли физическую усталость с чесоткой, то ли всё это вместе взятое. Сейчас уже и не припомню.

— Не верю. Не ехидничай, ты так говоришь, чтобы отвязаться.

— Не верю, — передразнила его Соня, при этом стараясь мило улыбаться. — Тоже мне, подумаешь, Станиславский выискался! Может быть, Сержик, мне бы и хотелось, чтобы меня любили, но любили такой, какая я есть, и не навязывали отрицательную оценку самой себя, любили, принимали, а не досаждали и не судили без малейшего снисхождения, как верховная власть, будто бы имеют на это право. Так ведут себя с женщинами исключительно умные мужчины, а ум — это очень привлекательно, гораздо более привлекательно, чем смазливая мужская мордашка или упругие ягодицы. И если бы я повстречала такого, то… как знать, как знать… Словом, в этом смысле мною никто не заинтересовался, и судьба распорядилась так, что рядом со мной не оказалось человека привлекательного во всех отношениях, чтобы в него могла влюбиться я. Впрочем, чего уж там скромничать, в определённые моменты жизни мужчины вполне способны оживлять атмосферу.

— Мужчины тебя не понимали, не улавливали твоих желаний?

— Понимали! Скажешь тоже. Да что они вообще могут узреть своим подслеповатым умом? Их ум способен различать лишь очертания форм, как слабовидящие глаза, но видеть цвет им уже не дано, а что уж тут говорить об оттенках женских чувств и желаний.

Софья Павловна пыталась быть рассудительной и в меру сдержанной, чтобы не сказать лишнего и не сожалеть потом о поспешно сказанных словах. Соня намеренно не хотела говорить слишком много правды, понимая, что для сына она, эта правда, может оказаться болезненной, а она его слишком любила, чтобы причинить боль, но и лгать ему ей вовсе не хотелось.

— Видишь ли, скажу тебе по секрету, — откинув голову на своей любимой софе, совсем как в юности, то есть без боязни повредить причёску, и полуприкрыв глаза, но не выпуская из рук хрусткий фужер, Соня продолжала, — мужчине гораздо проще унизить или оскорбить женщину, указать ей на её недостатки, чем просто сделать так, чтобы её лицо как можно чаще озарялось счастливыми вспышками. Увы! Догадываюсь, ты уже достаточно осведомлён об этом, и не понаслышке. Об этом говорил ещё Достоевский. Впрочем, что это я несу?! Какой Достоевский?! Кто его сейчас читает?

— Кто-кто? Кто-то, представьте себе, мамаша, и почитывает. Может быть, без вашего затяжного восторга, однако почитывает, — театрально заговорил Серж. — Все и так прекрасно знают, что унижение человеческого достоинства — это любимая тема вашего любимого Достоевского, и герои у него сплошь страдают психическими заболеваниями, там, где надо, и там, где не надо. Их бы всех, мамаша, для начала показать доктору-психиатру, так что не всем дано этим восторгаться… Сколько можно об этом говорить. А ты, Софья Павловна, ну не занудствуй, прошу тебя, и не опускайся ты до избитых, затасканных фраз. Не люблю, когда ты превращаешься во всезнайку и ни с того ни с сего начинаешь шаблонно умничать, — попытался предостеречь мать Серж, но Соня предпочла на мгновение его не расслышать.