Желчный Ангел

Вадик, икая, доел столовой ложкой красную икру из пластикового лотка и, шатаясь, вышел на палубу. Сложил руки лодочкой, с пятого раза зажег спичку и затянулся «Беломорканалом». Два сцепленных траулера в такт волне бились друг об друга то носами, то кормами.

Декабрьская ночь была беззвездной, тяжелой, свинцовой. Тугая волна нещадно хлестала уставшее железо. Вадик поглазел вокруг – этот пейзаж не менялся месяцами, – бросил в воду еще горящий бычок и уставился вниз, развлекаясь траекторией полета. Бычок странно приземлился на какую-то поверхность и продолжал светиться. «Король говна и пара» потер глаза и попытался всмотреться в темноту. Между двумя носами траулеров явно что-то плавало. Вадим сходил за фонариком и свесился с палубы. Желтый луч высветил бушлат и седую голову. Вокруг фигуры виднелось мутное пятно.

– Епт! Петрович! – охнул Вадим. – Петрооович!

Старший механик «Багряного» лежал на воде вниз лицом, его бушлат, набрякший от жидкости, терял воздух и начинал стремительно тонуть.

Вадим скинул куртку и щучкой прыгнул в воду. Подплыл к Петровичу, развернул его лицом вверх и оторопел, увидев, что тот храпит, смердя перегаром. Подтянув за овчинный ворот, попытался подтолкнуть к борту тяжеленный бушлат с механиком внутри. Действие оказалось бессмысленным, сходившиеся от шторма носы кораблей чуть не раздавили обоих всмятку.

Дождавшись очередной волны, когда сближение перекатилось к корме, Вадик подцепил-таки утопающего за шкирку одной рукой, а другой ухватился за швартовый кранец, висящий на «Корфу». Неподъемный Петрович храпел, не оказывая ни сопротивления, ни помощи.

Вадим понял: это конец. Если не отпустить «груз», то оба механика либо пойдут ко дну, либо будут раздавлены при следующем ударе носами.

К счастью, у кого-то из экипажа началась рвота. С палубы свесился матрос в порыве избавиться от выпитого, но, увидев двух мужиков в море, мгновенно передумал и заорал:

– Человек за бортоооом!

На помощь прибежали обе команды, протрезвев по ходу движения, и спустили на тросе пожарный багор. Вадим подцепил крюком бушлат Петровича.

– Ви-ра! Ви-ра![9] – скандировали матросы.

Тушу, похожую на раздутого кита, с трудом вытянули на палубу, пару раз с глухим звуком ударив головой о железную обшивку. Сам спасатель, окоченевший в ледяной воде, вцепившись в трос и водрузив ноги на крюк, вскарабкался наверх.

Мужики трясли Петровича, пытаясь привести в чувство. Он храпел, не реагируя на пощечины и хлопки.

– Чет бушлат красный, – заметил один матросов.

Капитан «Багряного» негнущимися от мороза пальцами расстегнул на Петровиче бушлат. Тельняшка в районе живота была пропитана кровью.

– Бля, пузо вспорол, пока падал. Или пока тащили. – Капитан чесал затылок в оцепенении. – Вадик! – обратился он к четвертому механику, которого срочно переодевали в сухую одежду. – Ну ты ж у нас хирург, зашей Петровича!

– Д-д-дык, – стучал зубами Казаченко, – к-какой я х-хирург-г. Я д-два к-курса от-тучил-лся.

– Выполнять приказ!

Старшего механика притащили в кубрик, уложили на койку и раздели догола. От пупка к паху тянулась рваная рана. Матрос принес обычную иглу и прочную белую нитку. Капитан вдел нить, завязан на ней узел и вместе с иглой утопил в стакане со спиртом.

– Давай, Вадян, вперед, пока он не истек кровью, – хлопнул его по плечу капитан.

– Д-д-дык, сепсис, поди, пошел, вон кишки виднеются, – трясся от холода и страха Вадим.

– А у нас антибиотики есть, – возразил капитан. – Ты шей, а дальше мы его поднимем!

– Да не дрищи, – подбодрил матрос. – У меня мама в деревне кролика зашила. Ему случайно живот вспороли, когда траву косили. Так он у нас потом всю жизнь жил, со мной на кровати спал!

* * *

Каждый раз, спустя годы заходя в стерильную операционную, Вадим вспоминал этот случай. В шторм, в болтанку, на сером несвежем белье, в воняющем рыбой кубрике он обычными нитками и прямой иглой зашивал брюшную стенку человека.

Петрович мерно храпел, будто на нем штопали не кожу, а рубашку. Проснулся только утром, заревел, заныл, лапая ладонями живот и требуя опохмелиться. Ему снова влили в рот разбавленного спирта и тут же впихнули пару таблеток ампициллина из местной аптечки.

– Уроды! – спохватился Вадим. – Антибиотик с алкоголем нельзя!

– Угомонись, хирург. Петровичу все можно.

Старший механик «Багряного» поправился за неделю. Как кролик у кореша-матроса. Нитки из живота ему удалили собратья по траулеру, следуя заранее написанной Вадимом инструкции.

Встретились спустя пару месяцев в море, пришвартовав друг к другу суда. Петрович обнял спасителя и подарил ему лично канистру спирта. Которую, впрочем, оба экипажа развели и выжрали в тот же вечер.

«Король говна и пара» стал национальным героем. Слава о его подвиге переходила с корабля на корабль, и обращались к нему теперь не иначе как «хирург».