Желев Ж. Фашизм. Тоталитарное государство. 1991

политики. Я разбудил массу. Я заставил се подняться над собой, дал смысл сс активности. Меня осуждают, говорят, будто я поощряю самые низменные страсти массы. Это не совсем гак. Когда я обращаюсь к массе с разумными аргументами, она не понимает меня, стоит только затронуть сс чувства — она сразу начинает воспринимать лозунги, которые я выдвигаю. На массовом собрании нет места мысли. Л гак как мне нужна именно такая среда, ибо только на нее мои речи имеют прочное воздействие, я собираю как можно больше разных слушателей и заставляю их, xoi я г они того или не хотят, смешаться в единую массу: интеллигенты, мещане, а также рабочие. Я размешиваю народ и не общаюсь с ним, пока он не превратится в массу. Гитлер немного подумал, потом продолжил: У

меня внутренее убеждение, что в искусстве влиять на массы никто не может соперничать со мной, даже Геббельс. То, чего можно добиться расчетом и хитростью, сфера Геббельса. Но подлинная власть над толпой есть нечто, чему нельзя научиться. И заметьте, чем многочисленнее масса, тем легче ею владеть. Чем богаче смесь человеческих элементов — крестьян, рабочих, чиновников, тем более безличный харак тер приобретает получаемое тесто. И ничего не получается из ограниченных собраний культурных людей, представителей профессиональных организаций и г.п.: то, в чем вы их сегодня убедите путем логических объяснений, завтра будет разрушено с помощью диаметрально противоположных доказательств. А то, что вы скажете народу, когда он представляет собой массу, когда пребывает в состоянии восприимчивости и фанатичной преданности, запечатлевается и остается как гипнотическое внушение; оно устоит перед любыми разумными доводами. Но будьте внимательны: точно так же, как есть индивидуальные неврозы, к которым врач не смеет подступиться, есть и у массы свои больные места, их нельзя раздражать. К числу этих табу нужно отнести все, что связано с инфляцией и хлебными карточками. Я могу потребовать от массы гораздо более тяжких жертв, но должен в то же время внушить эмоции, которые позволят ей перенести эти лишения» (99 — 130 и 132).

Заканчивая разговор на эту гему, Гитлер дает следующее напутствие: «Делайте все, что хотите, но не говорите мне больше ни об обесценивании, ни об инфляции. Впрочем, масса не видит никакой разницы между гем и другим» (99— 134).

Превращать народ в аморфную, некритичную, недумающую массу и толпу позволяли Гитлеру не его ораторские способности, а сама суть тоталитарного государства. Эго оно превращает народ в толпу, так как лишает его возможости иметь политические партии и организации, оппозиционную прессу, лишает его гласности, общественного мнения, свободных выборов, заставляет его вступать в официальные организации, полностью подвластные фашистскому режиму, превращает его в толпу, унифицируя мышление, вкусы и идеалы.

Следовательно, ключ к разгадке влияния Гитлера на толпу нужно искать не в его ораторском таланте, а в природе тоталитарного государства. Но если все же мы хотим знать, в чем сила злого гения Гитлера, то должны признать: в его способности создать тоталитарное государство. Сам Гитлер, как и некоторые современные авторы, видит оригинальность своей манеры в том, ч то он размешивает народ в однородную массу перед тем, как начать говорить с ним, однако это не совсем точно. Не оратор, а система превращает народ в толпу. Па массовом собрании «перемешаны» тысячи крестьян, рабочих, писателей, инженеров, врачей, чиновников и студентов, но их привели на собрание те массовые организации, членами которых они стали и не могли не стать. Каждый знает, что его присутствие фиксируется, что по тому, был он или не был, судяг о его политической благонадежности. Это и есть характерная для фашистской системы принудительная добровольность. Тоталитарное государство доводит террор и контроль до такой всеохватности и совершенства, что каждый гражданин поступает именно так, как оно хочет. И гражданин привыкает к тому, что веления государства — самые правильные, и всегда соглашается с ними, не задумываясь над тем обстоятельством, что ему нс дозволяется поступать по-другому. В конце концов он начинает внушать себе, что поступает так добровольно настолько, насколько можно согласовать добровольность и принуждение.