Железная дочь

– Кими, заткнись! – резко прервал ее Уоррен. Мы дошли до конца коридора, наверху лестницы находилась ярко-красная дверь. – Говорил же, все просто.

Я взглянула на него хмуро, но кое-что другое привлекло мое внимание. Сверху, за дверью, доносились звуки музыки – низкие робкие аккорды фортепиано или органа. Музыка была мрачной и навязчивой и напоминала мюзикл «Призрак оперы», который я видела еще давным-давно. Помню, незадолго до рождения Итана мама потащила меня в театр. Я тогда думала, как же мне пережить эту пытку трех часов абсолютной скуки, но с самых первых громких аккордов органа была полностью очарована.

А еще помню, как в некоторые моменты мама плакала, чего она не делала даже при просмотре самых грустных фильмов. Тогда я не обратила на это внимания, но теперь мне это показалось странным.

Мы поднялись по лестнице, прошли через дверь и вышли в великолепное фойе с двойной парадной лестницей, ведущей под самый сводчатый потолок, и камином с потрескивающим в нем огнем, окруженным черными плюшевыми диванами. Сверкающий пол был сделан из красного дерева, стены разрисованы красными и черными узорами, а высокие арочные окна в задней части комнаты закрывали тонкие черные занавески. Практически каждое свободное пространство на стене было занято картинами – работами, написанными маслом и акварелью, и черно-белыми набросками. С дальней стены, рядом со своеобразной хаотично нарисованной картиной, вероятно, принадлежавшей Пикассо, нам улыбалась своей странной едва уловимой улыбкой Мона Лиза.

По комнате эхом разносилась музыка, мрачные и навязчивые аккорды фортепьяно звучали так громко и яростно, что от них вибрировал воздух и даже зубы дрожали. В углу у камина стоял огромный рояль, в отражении полированного дерева которого плясали языки пламени. Склонившись над клавишами, в помятой белой рубашке, по клавишам цвета слоновой кости барабанил и стучал изящными пальцами человек.

– Кто?..

– Ш-ш-ш! – шикнула на меня Кими, легонько шлепнув по руке. – Не говори ничего! Она этого не любит, когда кто-то играет.

Я замолчала, продолжая изучать пианиста. Каштановые волосы, вялые и косматые, спадали ему на плечи, и казалось, их не мыли уже несколько дней. Плечи были широкими, хотя рубашка сидела свободно на тощей, костлявой фигуре – такой худой, что позвонки выпирали.

Мелодия оборвалась на трепещущей ноте. Когда звуки стихли и в комнате воцарилась тишина, мужчина так и остался сидеть за фортепьяно, опустив плечи. Лица я не видела, но мне казалось, что глаза его закрыты и руки дрожат от напряжения. Он будто ждал чего-то. Я взглянула на остальных, гадая, может, похлопать ему.

С лестницы послышались медленные хлопки. Я подняла глаза и увидела не кого иного, как Грималкина – он сидел на перилах, обхватим лапы хвостом, чувствуя себя как дома. Если я и злилась на него, то это прошло сразу, как только я увидела его спутницу.

На балконе стояла женщина в развевающемся малиново-золотом платье, хотя буквально секунду назад, могу поклясться, там никого не было. Ее волнистые волосы длиной до талии, парившие в невесомости, отливали медью так ярко, что на них больно было смотреть. Она была высокой и великолепной, как настоящая королева, и я ощутила, как сжался мой живот. Аркадия и Тир-на-Ног остались позади, теперь мы были при ее Дворе и играли по ее правилам. Должны ли мы поклониться?

– Браво, Чарльз! – Голос ее был настолько мелодичным, будто сотканным из звуков поэзии, из всего самого творческого. Услышав его, я почувствовала, что способна выскочить на сцену и поднять на ноги весь зал. – Это было великолепно. Можешь идти.

Мужчина неуверенно поднялся на ноги, ухмыляясь, как ребенок, чей рисунок учитель похвалил. Он был моложе моего отчима, но ненамного, с густой бородой. Когда он повернулся к нам, я вздрогнула. Лицо и карие глаза были пустыми, как безоблачное небо.

– Бедолага, – пробормотал Пак, – похоже, он тут уже давно.

Мужчина взглянул на меня, на мгновение ошеломленный, и глаза его расширились в изумлении.

– Ты! – пробормотал он, ковыляя вперед и указывая на меня пальцем. Я нахмурилась. – Я тебя знаю, да? Знаю? Кто ты? Кто? – Он нахмурился, лицо его исказила гримаса страдания. – Крысы шепчут во тьме, – произнес он, хватаясь за волосы. – Они шепчут. Не помню, как их зовут. Они говорят, что… – Сощурившись, он глядел на меня, тяжело дыша. – Тряпичная кукла над моей кроватью. Кто ты? – выкрикнул он и бросился вперед.

Железный Конь, громогласно зарычав, встал между нами, и мужчина отскочил, прижав руки к лицу.

– Нет! – всхлипнул он, съежившись на полу, обнимая голову руками. – Здесь никого нет. Никого, никого! Кто я? Не знаю! Крысы говорят, говорят, но я забываю!

– Достаточно! – Леананши спустилась по лестнице, платье развевалось за ее спиной. Подойдя к мужчине, она легонько коснулась его головы. – Чарльз, дорогой, у меня гости, – промурлыкала она, и он поднял на нее глаза, полные слез. – Почему бы тебе не принять ванну, а за ужином снова нам сыграешь?

Чарльз хмыкнул.

– Девочка, – всхлипнул он, хватаясь за волосы. – В моей голове.