Железная маска Шлиссельбурга

— Неправильно рапортуешь, подпоручик Лейб-Кампании! Так сразу ясно, кто ты есть по своему чину! Войдешь сюда один, с тобою пусть пройдет прапорщик Морозов с его людьми.

Иван Антонович отодвинул засов — дверь открылась, и труп отставного сержанта свалился на пол. На площадке столпились солдаты, лица разгоряченные, дыхание хриплое. Впереди офицер без шляпы, но в парике, молодой, в руке зажата окровавленная шпага.

— Вы ранены, государь?! Вы весь в крови! Живо лекаря!

— Пустяки, — отмахнулся Иван Антонович. И спросил:

— Как прошел штурм цитадели? Каковы потери убитыми и ранеными среди моих лейб-компанцев? Сколько врагов вы сами убили? Арестован ли прежний комендант Шлиссельбурга?

— Не знаю, ваше величество, — офицер растерялся. — Я сразу сюда побежал, в башню…

— Назначаю тебя комендантом! Полчаса тебе, чтоб посты везде выставить в крепости и порядок навести. Трупы собрать! Раненых в лазарет! Всех Катькиных назначенцев под арест! И жду тебя с детальным рапортом, подпоручик Лейб-Компании, где я капитан! Здесь остается прапорщик Морозов и его люди, что служили мне в «секретном каземате»! Остальным быть в распоряжении подпоручика Мировича. Из крепости никого не выпускать — никто не должен знать, что тут случилось! Выполнять!

— Есть, ваше императорское величество!

Через десять секунд на площадке остался стоять Морозов, которого он видел в лицо, и с ним трое солдат с белыми повязками на рукавах окровавленных и порванных мундиров.

— Благодарю тебя, Аникита, за участие твое для меня полезное. Пойдем вниз, тут светло, глазам больно. Возьми солдата, а вы, — Иван Антонович повернулся к двум караульным, что состояли в заговоре. — Тело Ивана Михайловича вынесете наружу. За меня живот свой сложил, спасая! И лекаря крепостного в цитадель позовите, пусть своими обязанностями занимается, раненых и побитых лечит.

Спустившись вниз по ступеням, посмотрел на распластавшееся по каменному полу, в лужах крови тело главного своего тюремщика. Тот застонал и дернулся — живучий, однако.

— Вот этих двоих в мою камеру! Топчан там разберите и оттуда вынести в галерею — через прутья уберите. Икону, лампаду и мебель сюда, места хватает. Капитана пусть лекарь посмотрит — он мне живым нужен. И прикуйте их к стене, там кольца есть, здесь цепи лежат. Кандалы надеть на руки, содержать как злодеев! На хлебе и воде — и так отожрались, меня объедая! Ничего — поголодать им полезно для здоровья. Да, вот еще — соломы им киньте по охапке — ни к чему от радикулита загибаться… Впрочем, вряд ли они его получат, не доживут просто.

Отдав распоряжения, Иван Антонович внимательно посмотрел на стоявший шкаф — там был ответ на многие интересовавшие его вопросы. Как минимум час еще нужно было находиться именно здесь — тут намного светлее, чем в каземате, глаза должны потихоньку привыкнуть…

Глава 12

— Незачем к словоблудию прибегать и чины раздавать направо и налево! Скромнее надо быть, подпоручик Лейб-кампании, скромнее! Так что твой подложный манифест от имени императрицы Екатерины Алексеевны, как и приказ к командиру Смоленского полка полковнику Римскому-Корсакову, с производством оного в чин генерал-майора, ожидает совсем иная судьба. Как и все иллюзии, что не выдерживают проверки суровой правды жизни. А выглядит это вот так красочно, посмотри.

Император сунул два листка в пламя свечи, и они загорелись. Иоанн Антонович держал их кончиками пальцев и в самый последний момент бросил на пол — пламя вскоре пожрала бумагу, и погасло, оставив горсть пепла, растертую царским башмаком.

— Перевороты не так устраивают, мой молодой друг. Маршировать под барабан и при развернутых знаменах — наивно, Василий Яковлевич, очень наивно. Выполни вы план, что тут придумали — жизнь была бы коротка. Дело в том, что, прежде всего, нужно знать тех, кто недоволен правлением Екатерины Алексеевны — вот на таких людей и стоит опираться. А те, кто имеет от царицы плюшки и пряники — особенно опасны.

Иоанн Антонович усмехнулся, губы гневно сжались. Подпоручик мог только молчать — столь жестокого афронта Мирович еще не получал в жизни. И совершенно справедливо, по делу — государь теперь представлялся офицеру не как несчастный узник, его ровесник по прожитым в этом мире годам, а мудрым правителем, что пережил на своем долгом веку тысячи событий. А может быть все дело в том, что императоры есть особая порода, и наделены знаниями от рождения. А тут еще ежедневные страдания в тюрьме, растянутые почти на четверть века.

За полчаса назначенный комендантом Шлиссельбургской крепости подпоручик Мирович успел многое — усилил посты на стенах, посадил бывшего коменданта Бередникова и двух его офицеров под караул, отобрав шпаги и предварительно связав по рукам и ногам, хотя майор слезно просил дать ему оправдаться перед государем-императором.