Железная стена. Израиль и арабский мир

7 декабря Бен-Гурион сложил с себя все министерские полномочия. Однако перед тем как удалиться в пустыню в Седе-Бокер, он произвел ряд важных назначений. Он утвердил сорокадевятилетнего Пинхаса Лавона на посту министра обороны, повысил двадцатидевятилетнего Шимона Переса с должности заместителя до генерального директора министерства обороны и, в качестве своего последнего официального назначения, назначил тридцатисемилетнего Моше Даяна начальником штаба ЦАХАЛа. Всех троих объединяло одно: все они были ярыми сторонниками активной оборонной политики. Уходящий премьер-министр рассчитывал, что эта троица продолжит начатую им жесткую оборонную политику и будет противостоять примирительной линии того, кого его партия, вопреки его совету, выбрала в качестве преемника.

 

Глава 3. Попытки размещения (1953-1955)

 

ТРИ ГОДА, предшествовавшие Суэцкой войне в октябре 1956 г., стали важным и формирующим периодом в развитии политики Израиля в отношении арабского мира. В руководстве Израиля существовали глубокие разногласия по поводу характера стоящей перед ним угрозы и оптимальных путей обеспечения безопасности страны. Не было единого представления о характере и масштабах арабской угрозы и единого мнения о том, как ей следует противостоять. Скорее, поведение Израиля в конфликте было результатом внутренней борьбы двух школ мысли: "ястребиной" и "голубиной"; "активистской" и "умеренной"; "ответной" и "переговорной". Эти две школы олицетворяли Давид Бен-Гурион и Моше Шаретт, которые попеременно занимали пост премьер-министра в этот богатый событиями и критический период.

 

Личности и политика

В Израиле Шаретт, как правило, считается слабым, нерешительным и неэффективным политиком, подчинявшимся Бен-Гуриону и полностью его затмевавшим. Лишь немногие израильтяне согласятся с мнением, которое будет изложено здесь, а именно, что Шаретт был независимым и оригинальным мыслителем по основным вопросам израильской безопасности и, что более важно, что он представлял собой серьезную альтернативу доминирующей школе мысли, возглавляемой Бен-Гурионом и вдохновляемой им даже во время его временной отставки в Седе-Бокере, которая длилась чуть более года. Общая тенденция состоит в том, чтобы принизить Шарета и использовать его имя в качестве слова, обозначающего умиротворение и пассионарность.

В том, что Бен-Гурион и Шаретт отличались друг от друга по характеру, сомневаться не приходится. По темпераменту и стилю поведения они были настолько не похожи, насколько вообще могут быть похожи два человека. Сам Шаретт признавался: "У нас с ним всегда была темпераментная несовместимость. Я спокойный, сдержанный, осторожный; Бен-Гурион - импульсивный, порывистый, действующий по интуиции. Моя заглавная буква С - Осторожность, а Бен-Гуриона - Смелость". Несовместимость была между человеком решительных действий и мастером спокойного убеждения, между авторитетным лидером, не терпящим возражений, и открытым интеллектуалом, рассматривающим проблему со всех возможных сторон и стремящимся понять точку зрения другого человека.

Несмотря на темпераментную несовместимость, Бен-Гурион и Шаретт в течение двух десятилетий эффективно работали в "двойной упряжке" и, можно сказать, даже дополняли друг друга. Лишь с 1953 года, под влиянием ухудшения ситуации в сфере безопасности, их политические разногласия стали более острыми, а личные отношения - более напряженными и беспокойными, что закончилось трагическим разрывом в 1956 году.

В основе их политических разногласий лежат несхожие представления об арабах. Бен-Гурион на удивление плохо знал арабскую культуру и арабскую историю и не испытывал к арабам ни малейшего сочувствия. Арабский язык не входил в число полудюжины языков, которыми он владел. Его опыт непосредственного общения с простыми арабами был ограничен и не вызывал у него ни доверия, ни симпатии к ним. Его основной образ арабов - это образ примитивного, свирепого и фанатичного врага, понимающего только язык силы. В своих пространных речах он неоднократно подчеркивал отчужденность и пропасть между "нами" и "ними". "Мы живем в двадцатом веке, они - в пятнадцатом", - говорил он в одной из речей. Он гордился тем, что "мы создали правильное общество... среди мира средневековья". Бен-Гурион не мог представить себе многонациональное общество, включающее евреев и арабов. Он часто сравнивал Израиль с лодкой, а арабов - с жестоким морем и исключал возможность гармонии между ними. Его целью было сделать лодку настолько прочной, чтобы никакие бури и волнения в море не могли ее опрокинуть.