Назначение Пинхаса Лавона на пост министра обороны было равносильно закладке бомбы замедленного действия под премьерство Шарета. Шаретт категорически возражал против этого назначения и уступил только потому, что в этом случае ему пришлось бы отказаться от должности министра иностранных дел, если бы он сам занял пост министра обороны. Новым министром обороны стал, по словам Голды Меир, министра труда в кабинете Шарета, "один из самых способных, хотя и наименее стабильных членов Мапай, симпатичный, сложный интеллектуал, который всегда был большим "голубем", но превратился в самого свирепого "ястреба", как только начал заниматься военными вопросами". Голда Меир и многие ее коллеги по Мапай считали его крайне неподходящим для этого ответственного поста, поскольку он не обладал ни опытом, ни необходимой рассудительностью. Они пытались указать на это Бен-Гуриону, но он не изменил своего мнения. 9
Личная трансформация, сопровождавшая переход Левона в Министерство обороны, поразила всех, кто его знал. Крайняя умеренность, которая на протяжении многих лет была характерна для Левона как противоположность жесткой позиции Бен-Гуриона, быстро сменилась столь же крайним ястребиным настроем. Социалистический мыслитель превратился в апостола реальной политики, проповедник братства народов - в арабов-националистов. Неустойчивый характер Левона, его стремление превзойти Шарета, боязнь показаться недостаточно смелым по сравнению с армейскими офицерами - все это способствовало его быстрой адаптации к активистскому климату новой должности.
Левон считал сложившийся статус-кво неудовлетворительным и полагал, что изменить его в пользу Израиля можно только путем применения военной силы. По его мнению, Израиль находится в крайне невыгодном положении, поскольку со всех сторон его окружают враждебные соседи, а его геополитическое положение настолько уязвимо. Мир был практически невозможен, поскольку арабы не были заинтересованы в мире, а Израиль не мог предложить им ничего конкретного в обмен на мир. Более того, благодаря "холодной войне" и их нефти переговорная сила арабов росла, а Израиля - падала. Западные державы обхаживали арабов, а не Израиль. Если в этих условиях Израиль будет стремиться к окончательному урегулированию конфликта, то это будет происходить за его счет. Бегство за урегулированием может привести только к плохому урегулированию. Вывод Левона заключался в том, что Израиль должен быть готов некоторое время жить в состоянии ни мира, ни войны. Это не позволит ему достичь своих национальных целей, но, по крайней мере, оставит возможность их достижения в более поздние сроки. Пока же Израиль должен проводить политику, состоящую из трех пунктов: не допускать и откладывать политическое урегулирование арабо-израильского спора; твердо отстаивать все права Израиля и отказываться от каких-либо уступок; отвечать силой на любой акт применения силы.
Левон не уточнил, что под национальными целями он подразумевает расширение границ Израиля за счет его соседей или что эти цели могут быть достигнуты, согласно его собственному анализу, только с помощью военной силы. Другими словами, он ждал возможности вступить в войну, чтобы исправить уязвимое геополитическое положение Израиля. Он был близок к тому, чтобы признать это на заседании ЦК Мапай в апреле 1954 года. Если рассматривать войну с арабами только с военной точки зрения, - доверительно сообщил он своим коллегам, - то сейчас не время: «Сегодня для нас было бы лучше, чем завтра, а завтра лучше, чем послезавтра, потому что завтра и послезавтра наше военное положение будет гораздо тяжелее, чем сегодня. Я не могу сказать: Я не хочу войны. Я говорю: Я хочу ее, и я хотел бы, чтобы была ситуация, в которой не было бы ни англичан, ни американцев, а были бы только мы и арабы, и мы могли бы это сделать».