Железная трава

— Паспорток! Паспорток, да еще какой! В лупу его озирай, химией пытай… Ни один черт не раскроет фальши!..

— Вот уж спасибо-то… — выронил взволнованно Сергей.

— Кушайте на здоровье! — пошучивая, воскликнул Румянцев. — Живите много лет, мещанин града Колывани Яков Тихонович Пермяков… Этак, мил друг, окрестили тебя в путь-дорожку! А дорожка твоя по летнему времени — Енисей-река… Ясно?.. Только поторапливайся, Яков Тихонович, а то как взыщут Егорыча да начнут вокруг-около рыскать… Стой, куда? — придержал он за локоть Сергея, рванувшегося с места.

— Пить охота…

— А я уж подумал, что домой нацелился ты, в дорогу собираться… Сиди! В момент чаю изготовлю… А пока что этим вот займись, — указал он на бумажную стопку.

— А что такое?

— В решениях Пражской конференции сыщешь относительно конфискации помещичьих земель и прочее… Смотри раздел о задачах социал-демократов в борьбе с голодом… Вечером сходка у нас с аграрниками, ссыльными нашими… Вот и надо нам материалец-то подобрать.

— Где собираетесь?

— На пасеке Липована, у озерка… Вместе с тобой и двинем туда! А сейчас побегу, щепок насобираю, огонек разведем под чайник…

Оставшись один, Сергей принялся было за решения конференции, но под руку попался листок с карандашными записями, и с первых же строк стало ясно, что были это выдержки из сообщений о бурном отклике в стране на Ленские события: политические стачки, многотысячная демонстрация рабочих, студентов в самом центре России…

— Многотысячная демонстрация рабочих, студентов… — повторял про себя Сергей, устремив взор в пространство. — Студентов….

— Ты чего там? — окликнул его от двери Румянцев, держа в руках охапку щепы.

— О демонстрации студентов здесь! — вскинул Сергей листок. — Я ведь из того же лагеря — студентом был…

— Был и… есть! — не без намека на шутку сказал Румянцев. — Все мы нынче студенты! А университет наш — партия наша… Сыскал — нет, о чем просил я, в решениях конференции? Поторапливайся, а то вон солнышко-то на закат подалось…

Было совсем темно, когда Сергей, первым выйдя на улицу, огляделся и взмахнул рукою с зажатым в ней платочком — подал знак, что вокруг ничего подозрительного: по следам его шел Румянцев.

Пасека деда Липована расположилась у таежного озерка, под богатырской стеною пихт, и когда Сергей заглянул через кусты дикого шиповника на полянку с белеющими на ней ульями, там, за ульями, у самого озера были уже люди: одни лежали в травах, другие похаживали вокруг и около, а кое-кто устраивался у воды — на всякий случай, для отвода глаз — с удочками.

Завидя Румянцева, кто-то ухнул по-сычиному, и враз людские фигуры поплыли в темноте к одному месту, под разлатый шатер неохватной пихты.

«Ага, и ты к нам», — отметил про себя Сергей, различив в темноте, рядом с Евсеем, долговязого Пронина. «Значит, покинул все ж дружка своего», — заключил Сергей и зорко оглядел людей: меньшевика Иншакова среди них не было.

В стороне, на страже, стоял Липован: знакомы были пасечнику каждое дерево, каждый кустик здесь, и не ускользнуть от его ока никому, кто вздумал бы, крадучись, проследить за сходкой.

Стоял дед, опершись на посошок, косил туда-сюда глазами, покряхтывал, стараясь внять тому, о чем говорил Румянцев. Но голос железнодорожника то и дело приглушался озорным ветерком: шнырял по пихтачу, расчесывал бурьян за ульями, а иной раз и присвистывал у самого уха. За Румянцевым звонко, по-молодому, говорил Сергей, а когда и он кончил, закрутили вокруг вприпрыжку, молодыми ушканами, дружные голоса, и ветерок, понатужившись, взъерошил шумно листву, подул людям в горячие лица, разметал, играючи, мужичьи космы. Но вот взнялся над всем зычный, басовитый голос Евсея.

— Долой убивцу-царя! — гремел бородач. — Хай живет навечно народ-правитель… Никаких поблажек золотой мошне… Кто пашет — тому и пашня! У кого молот — тому и наковальня… Ребята! Кто мы есть? Правильно говорилось тут — застрельщики мы есть… Бей, уминай, огнем бери нас — не возьмешь… Впереди всех встанем, всех за собой поведем… Что, не так?..

И в ответ ему — ливнем:

— Так, Евсеюшка, так…

— Так, детушки мои, так… — нашептывал про себя дед.

Не все понимал Липован из того, о чем шел тут многогрудый разговор, но чуял он сердцем, что сила нынче с ними, этими людьми, и что нет той силе укороту, как нет счету тем вон в выси звездам.

X

Погостила тогда Алена с мужем дня три в Тогорье, а вскоре опять наведалась к матушке. Приехала утренней зорькой, одна, на двуколке, — в упряжи пеганка, та, что порысистей.

Видела Акимовна по сборам постояльца, что снова у него затея какая-то, а тут еще этот неожиданный дочернин приезд.

— Ох, попадешься ты, дочка!..

Говорила она этак Алене, а у самой из-под брови — задор и улыбочка-хитринка на устах… Всякое бывало в жизни покойного Панкрата: и на медведя один на один хаживал, и с рысью глаз на глаз спорил, и сосну в триста пудов под корень без сподручных валил… Откуда же Алене, доченьке его, смирной быть!