Железная цепь

– Нам было четырнадцать лет, – сказала она. Он должен это помнить. – Ты приехал в Сайренворт погостить, Алистера не было, и мы втроем, ты, я и Люси, целыми днями играли в саду. Однажды ты неожиданно потерял сознание, у тебя началась лихорадка. Неужели ничего не помнишь?

Джеймс потер глаза.

– Странно. Я должен больше помнить о лихорадке. Я никогда в жизни так серьезно не болел.

– Люси отослали в город, но я осталась, поскольку уже перенесла эту болезнь. Мне разрешили сидеть с тобой, – говорила Корделия. – Ты не помнишь, как я читала тебе?

Джеймс отложил ложку и сосредоточенно смотрел куда-то перед собой.

– Ну, я помню какие-то истории, однако не могу понять, настоящее ли это воспоминание или они мне просто приснились. Романтическая история, «Ромео и Джульетта», верно? Что-то такое грустное, о несчастной любви?

– Да, – тихо ответила Корделия. Неужели он действительно забыл? Несколько месяцев назад, когда они заговорили об этих стихах, ей показалось, что он все прекрасно помнит. А может, она ошиблась? – Это персидская поэма, она называется «Лейли и Меджнун», и она тебе очень понравилась. Мы потом ее обсуждали. Тогда, в Сайренворте, мы много говорили. Мне казалось, это отвлекает тебя и помогает забыть о плохом самочувствии. Ты и правда не помнишь?

– Прости, Маргаритка. Мне очень жаль, но я забыл.

Корделии вдруг пришло в голову, что у нее в комнате есть эта книга – она была среди вещей, взятых ею из дома. Она решительно поднялась. Если она сама не может помочь ему вспомнить, то, может быть, Низами это удастся.

– Значит, остается только один выход. Подожди здесь.

Как только Корделия скрылась за дверью, Джеймс спрыгнул с дивана и начал расхаживать по комнате. Он никак не мог понять, почему эпизод, о котором она так отчаянно хотела ему напомнить, стерся из его памяти. Ему казалось, что он расстроил ее, разочаровал. Но когда он мысленно обращался к тем временам, словно плотная завеса скрывала от него те несколько недель, что он провел в Сайренворте, и сквозь прорехи в этой завесе он мог видеть лишь отдельные картины.

Аромат жасмина и древесного дыма.

Прикосновение девического тела, юного, стройного, горячего.

Ее нежный голос: «От всех скрывал он тайну в глубине, что делать с сердцем, если грудь в огне?»[41]

Джеймс сделал глубокий вдох. Снова эта мучительная головная боль. Когда он вернулся домой, его мысли были заняты другим – он думал о Мэтью, тревожился за друга, который остался в новой квартире в полном одиночестве. А потом он увидел Корделию. Она склонилась над книгой, и волосы ее блестели, как медь; на ней было платье из тонкой шерсти, облегавшее фигуру, подчеркивавшее ее красоту. Он хотел подбежать к ней и поцеловать, как делает муж, вернувшись домой к жене. Но в последний момент вспомнил, кто он и кто она, и отошел к камину.

А теперь у него болело все тело; да, он жаждал того, что полностью противоречило здравому смыслу. Очень давно, когда он метался на постели в бреду, Корделия обнимала его – Джеймс был в этом почти уверен. Он вспомнил, как вчера утром держал ее в объятиях. Она была такой мягкой и нежной… Тогда Джеймс снова почувствовал жар, но это был жар совершенно иного рода.

Он желал ее. Наконец-то он признался в этом себе самому. Она была прекрасна и соблазнительна, они жили в одном доме, спали в соседних комнатах. Это должно было произойти рано или поздно. Он вспомнил минуты в Комнате Шепота, в Адском Алькове. Он целовал ее, хотя воспоминания о поцелуе потускнели, подобно воспоминаниям о Сайренворте. Он потер правое запястье с такой силой, что оно заныло; он знал, что это был приступ безумия… Грейс только что порвала с ним. Он искал утешения у Корделии, а это было нехорошо по отношению к ней. Нет, какое там… Он вел себя как животное: схватил ее, швырнул на письменный стол, навалился на нее…

Джеймс стиснул голову руками. В глазах потемнело от боли. Что это за приступы, когда же они прекратятся? Он напомнил себе, что физическое влечение и любовь – это не одно и то же, а Корделия так невинна и ни о чем не подозревает. Он не может воспользоваться ее неведением. Нужно взять себя в руки. Ему придется…

Скрипнула дверь, и он поднял голову, думая увидеть на пороге Корделию.

И вздрогнул, как от удара электрическим током. На пороге стояла Райза и глядела на хозяина с суровым и неприязненным видом, но не появление служанки удивило его. За ее спиной Джеймс увидел Элиаса Карстерса в потрепанном коричневом пальто, вышедшем из моды лет десять назад.

Возвращение к реальности так потрясло Джеймса, что у него закружилась голова. Как он посмел думать об этом? Полное безумие. Он не мог смотреть людям в глаза, готов был провалиться сквозь землю от стыда. К счастью, на помощь Джеймсу пришла привычка себя контролировать, привитая еще в детстве. Он придал лицу любезное выражение, подошел к Элиасу и протянул ему руку.

– Добрый вечер, сэр.

Элиас пожал протянутую руку и взглянул через плечо Джеймса на накрытый стол.

– Ах, вы ужинаете? Прошу прощения.