Железная цепь

В карете он негромко произнес слова соболезнования, обращаясь к Соне и Алистеру: «Ghame akharetoon basheh». «Пусть это горе будет для вас последним».

Сона без остановки рыдала всю дорогу до Хайгейтского кладбища. Корделия в глубине души ожидала, что Алистер отреагирует на известие о гибели Элиаса с такой же злобой, какой он часто маскировал боль. Но он был молчаливым и чужим, словно бездушный манекен. Когда брат говорил положенные слова Еноху, ожидавшему их у входа в Безмолвный Город, его голос доносился до нее как будто издалека.

Корделия внезапно вспомнила Джема, и ей стало больно. Ну почему именно сейчас он сидит взаперти в Спиральном Лабиринте! Если бы только он был с ними… ведь он был родственником, а Брат Енох был чужим. Может быть, Джем даже ничего не знает. Сколько времени пройдет, прежде чем ему сообщат о том, что его дяди, человека, который покарал убийцу его родителей, больше нет в живых?

Ах да, ведь еще будут похороны, подумала она, невидящим взглядом уставившись на факел Брата Еноха, который мерцал где-то впереди. Но состоятся они нескоро. Сначала тело Элиаса осмотрят, изучат, потом забальзамируют и оставят до того дня, пока не поймают убийцу. Нельзя сжигать его, чтобы не уничтожать возможные улики. Тогда Джем присоединится к ним. Но она, как ни старалась, не могла представить себе эту сцену: поля Аликанте, тело ее отца на погребальном костре, Шарлотта произносит слова утешения. Это было похоже на страшный сон.

Джеймс взял ее за руку, когда они вышли на площадь, вымощенную каменными плитами. Над железными дверями Оссуария была выбита надпись:

TACEANT COLLOQUIA. EFFUGIAT RISUS.

HIC LOCUS EST UBI MORS GAUDET

SUCCURRERE VITAE.

«Да прекратятся разговоры. Да смолкнет смех.

Здесь умершие поучают живущих».

Двери распахнулись, заскрипели ржавые петли. Сона вошла первой, оттолкнув сына и Брата Еноха.

Стены Оссуария были облицованы полированным белым мрамором, сводчатый потолок скрывался в полумраке. На простых железных крюках висели инструменты для вскрытия: сверкающие скальпели, какие-то молотки, пилы. На полках стояли сосуды с прозрачной вязкой жидкостью, лежали стопки белых шелковых тряпок – бинты, подумала Корделия. Потом опомнилась: зачем перебинтовывать мертвых? Белыми шелковыми повязками по традиции закрывали глаза Сумеречным охотникам прежде, чем положить тело на погребальный костер.

В центре комнаты выстроились высокие мраморные столы, на которых вскрывали умерших. Совсем недавно здесь лежали тела Амоса Гладстона, Бэзила Паунсби и Филомены, подумала Корделия. Сейчас был занят только один стол. Корделия сказала себе, что там, под белоснежной тканью, лежат останки ее отца, но не могла до конца поверить в это.

«Начнем?» – спросил Енох, приблизившись к столу.

– Да, – ответила Сона. Она стояла, положив руку на живот, опираясь на Алистера. Ее глаза, огромные, черные, были обведены тенями, но говорила она ясным голосом и держалась прямо. Енох медленно убрал белую простыню. На Элиасе было старое коричневое пальто; оно было расстегнуто, виднелась мятая, пожелтевшая рубашка с багровыми пятнами на груди. Кожа была серой, как будто всю кровь выпустили из тела; седые грязные волосы и неряшливые пучки щетины делали его похожим на старика.

– Как он умер? – спросил Алистер, пристально глядя на тело отца. – Как и остальные?

«Да. Его несколько раз ударили коротким узким клинком. Раны идентичны тем, что обнаружены на телах Филомены ди Анджело и Бэзила Паунсби».

Алистер продолжал с каменным лицом смотреть на Элиаса. Корделия заговорила:

– Он отбивался? Пытался сражаться с убийцей?

«Осмотр ран показал, что убийца напал спереди. Нет никаких признаков сопротивления. На месте преступления не обнаружено оружия, никаких свидетельств того, что Элиас Карстерс защищался».

– Скорее всего, он был слишком пьян, – пробормотал Алистер.

«Возможно. – В голосе Еноха не было ни сочувствия, ни презрения. Вообще никаких эмоций. – А возможно, он узнал нападавшего и решил, что тот не представляет угрозы. На ладонях и запястьях порезы – он поднял руки, чтобы защититься, но было слишком поздно. Первая рана оказалась смертельной».

– Я не понимаю, – хриплым шепотом произнесла Сона.

– Он хочет сказать, – вмешалась Корделия, – что отец не защищался, пока убийца не подошел вплотную.

– Но почему? – горестно воскликнула Сона. Она вцепилась в полу пальто Элиаса, сжала ткань в кулаке. – Почему ты не боролся, Элиас? Ты, воин, который победил Верховного Демона…

– Матушка, не нужно, – перебил ее Алистер. – Он не стоит этого…

Корделия больше не могла этого выносить. Выдернув руку у Джеймса, она бросилась прочь из Оссуария, прочь от серой восковой фигуры умершего отца, прочь от рыдающей матери.