Железная цепь

Как же случилось, что они с Корделией наговорили друг другу столько резких, обидных слов? Но еще хуже было то, что он не смог сказать ей правду. «Когда я видел во сне убийство твоего отца, он взглянул мне в лицо. Мне показалось, что он узнал меня. Узнал того, кем я был во сне. Он знал, кто я такой».

«И боюсь, что для этого есть веская причина. Боюсь, это нечто большее, чем просто сны. Нечто большее, чем видения».

Она сказала, что не хочет слышать подробностей, и Джеймс не стал ничего говорить. Но сейчас он не мог думать ни о чем другом. Снова перед его мысленным взором возникло лицо Элиаса, выражавшее удивление и страх, потом узнавание… Джеймс бросился вперед по заметенной дорожке, раскидывая в стороны снег, и продолжил отчаянный безмолвный монолог, обращенный к Корделии: «Кошмары приходят только в те ночи, когда совершаются убийства. Проснувшись, я обнаруживаю, что окно открыто, как будто я во сне встал с кровати и поднял раму. Но зачем? Для того, чтобы кто-то мог войти? Чтобы выбраться из дома тайком?»

Но факты противоречили этой теории. Неужели он ходил по улицам Лондона суровой зимой босиком, в одной пижаме? Не может этого быть, он наверняка отморозил бы ноги и руки. И потом, кровь жертв должна была попасть ему на одежду, она въелась бы в кожу, под ногти, но никакой крови на нем не было! Филомена, увидев его, не узнала в нем убийцу… С другой стороны, они нашли на фабрике окровавленный плащ, следовательно, лицо напавшего на нее существа было скрыто капюшоном.

«А что, если это был я, Маргаритка? Что, если Велиал каким-то образом контролирует мое тело, превратил меня в убийцу, заставил обагрить руки кровью невинных людей?»

«Но Велиала больше нет, Джеймс». Он услышал голос Корделии, обещавший не судить его, отнестись к нему с добротой и снисхождением. «Джем сказал, что демон вернется только через сто лет».

Джеймс остановился, привалился к мраморному египетскому обелиску, и в отчаянии закрыл лицо руками. «Велиал – Принц Ада. Никому не известны его истинные возможности. Я не могу жить дальше в таком состоянии, ежеминутно гадать, прав я или нет, не могу позволить себе оставаться на свободе. А вдруг я действительно представляю угрозу? Мне нужно знать правду.

Я должен знать».

Грейс стояла у окна своей крошечной комнатки в особняке Бриджстоков и смотрела на улицу. Наконец-то она осталась одна. Инквизитор находился в Институте на каком-то совещании; Ариадна и ее мать отправились с визитами. Они предлагали Грейс взять ее с собой, но она отказалась, как всегда. Ей не нужно было общество этих людей, она ненавидела обеды и ужины с Бриджстоками, их неуклюжие попытки вести светскую беседу. Сидя за столом, она не могла дождаться минуты, когда ей позволено будет удалиться в свою комнату и зарыться в книги о некромантии.

Спальня была маленькой, но уютной, хорошо обставленной. Окно выходило на Кавендиш-сквер, хотя с верхнего этажа видны были лишь верхушки деревьев, качавшихся на зимнем ветру. Грейс уже дважды проверила замок на двери, надела простое белое платье и распустила волосы. Для ее целей выгоднее было выглядеть невинной маленькой девочкой.

Из верхнего ящика комода она достала обточенный кусок магического минерала – колдовской огонь. После помолвки она попросила Чарльза подарить ей такую штуку, и у него, естественно, не оставалось выбора. Она сдержалась и не стала просить большего, чтобы не вызвать подозрений.

Адамас был на ощупь холодным и гладким, как вода, белым, испещренным серебристыми прожилками. Грейс поднесла колдовской огонь к губам, глядя на свое отражение в зеркале над туалетным столиком. Глаза ее были огромными, испуганными. Она никак не могла заставить себя сделать бесстрастное лицо, но, возможно, выражение ужаса было даже лучше.

Она поднесла камень к губам и заговорила.

– Мама, – негромко, но отчетливо произнесла она. – Audite. Слушай.

По отражению в зеркале побежала рябь. Длинные белые волосы стали седыми, глаза потемнели и приобрели грязно-зеленый цвет. Лицо покрылось морщинами. Грейс задрожала, ей захотелось отойти, выбежать из комнаты, но она заставила себя стоять спокойно и сказала себе, что перед ней вовсе не отражение. Это было магическое окно.

Из зеркала ей фальшиво улыбалась Татьяна Блэкторн. На женщине было простое серое платье, волосы были заплетены в длинные косы, как у Железных Сестер. Но глаза не изменились: взгляд их был пронизывающим, жестоким, расчетливым.

– Я уже решила, что ты забыла о своей несчастной матери, томящейся в Адамантовой Цитадели.

– Я часто думаю о тебе, мама, – сказала Грейс. – Но ты ведь знаешь, что за мной следят. Мне редко удается остаться одной.

– Тогда зачем ты обратилась ко мне сейчас? – нахмурилась Татьяна. – Тебе что-нибудь нужно? Прежде чем отправиться в изгнание, я договорилась с Инквизитором: Бриджстоки получили немало денег, чтобы покупать тебе новые наряды. Я не хочу, чтобы моя дочь выглядела как нищенка.

Грейс не стала возражать и говорить, что не просила у матери денег; в этом не было смысла.