Железная цепь

– Когда я поступил в школу, – медленно заговорил Алистер, сделав над собой видимое усилие, – там уже вовсю сплетничали про моего отца. Все знали, что он неудачник, что у нас нет денег и так далее. Старшие ученики решили, что я – легкая жертва. Они… в общем, к концу первой недели мне дали понять, какое место я занимаю в иерархии, и у меня осталось несколько синяков, чтобы я не забывал об этом.

Томас ничего не сказал. Трудно было вообразить Алистера в роли жертвы. Он всегда представлялся Томасу одним из избранных, из тех, кто расхаживал по школе с видом хозяев.

– Я молча выносил их издевательства примерно год, – продолжал Алистер, – прежде чем понял, что у меня есть лишь два варианта: либо присоединиться к своим мучителям, либо терпеть до окончания школы. Разговоры насчет отца были мне безразличны, я не чувствовал никакой необходимости его защищать, так что это не было проблемой. Я был довольно тщедушным – ну, ты понимаешь, что это значит.

Он задумчиво смотрел на Томаса. Томасу стало неловко, и он немного отодвинулся. Да, мускулы у него появились уже ближе к совершеннолетию, и он до сих пор не привык к своему новому телу, не привык занимать столько места в пространстве. Ну почему он не такой, как элегантный и изящный Алистер?

– Да, я был слабее прочих, – сказал Алистер, – зато у меня имелись такие преимущества, как острый язык и злое чувство юмора. Огастес Паунсби и прочие сгибались пополам от хохота, когда я осыпал насмешками какого-нибудь бедолагу из младшего класса. Я никогда никого не бил, но это не имеет значения, верно? Вскоре задиры и хулиганы позабыли о том, что когда-то я был жертвой. Я стал одним из них.

– И как тебе кажется, ты сделал правильный выбор? – жестко произнес Томас.

Алистер взглянул на него равнодушно.

– Что ж, один из нас окружен верными друзьями, а второй остался совсем один. Так что ты сам мне скажи.

– У тебя есть друзья, – выпалил Томас. Потом вспомнил, что на всех светских приемах и балах Алистер или сидел в углу один, или разговаривал с Корделией. И с Чарльзом, конечно. Хотя после помолвки Чарльза осталась только Корделия…

– Потом появились вы, мальчишки из богатых семей, избалованные, окруженные любовью родных. Никто из вас понятия не имел, каков мир за пределами ваших шикарных особняков и поместий. Вы думали, что везде встретите только любовь, восхищение, уважение, что все вокруг – ваши друзья. А со мной все было не так. – Алистер трясущейся рукой убрал за ухо черную прядь. – Наверное, я вас возненавидел потому, что вы счастливы. Потому, что вы так дружны. Потому, что у вас есть родители, которые вас обожают, что вы выросли в нормальных семьях. Но, конечно, это не оправдание. Я не жду, что ты и твои друзья простите меня.

– Я хотел возненавидеть тебя, – тихо произнес Томас, – за то, что ты сделал Мэтью. Ты причинил ему боль, сделал его несчастным. Ты заслужил мою ненависть.

Темные глаза Алистера мерцали.

– Я оскорбил не только его мать, но твоих родителей тоже. Ты это знаешь. Поэтому тебе не нужно… изображать благородство. Хватит притворяться, что ты зол на меня из-за Мэтью. Ты можешь ненавидеть меня за обиду, причиненную тебе, Томас.

– Нет, – сказал Томас.

Алистер поморгал и напрягся всем телом, как будто ожидал удара, и Томасу на мгновение захотелось нанести удар, сказать: «Да, Алистер, я тебя презираю. Ты был и останешься ничтожным, жалким существом».

Но во время этого разговора в душе Томаса творилось что-то странное; он забыл школьные обиды и мог думать лишь о том, что произошло позднее. Внутренний голос приказывал ему молчать, загнать эти чувства подальше, закрыть их на замок в потайном уголке сердца и выбросить ключ. Однако ему никогда не выпадала возможность поговорить с Алистером откровенно, и он знал, что если сейчас не выскажется, то потом не сможет найти в себе сил.

– Я не могу тебя ненавидеть из-за… из-за тех дней, которые мы провели вместе в Париже, – решился, наконец, произнести Томас.

Глаза у Алистера стали совсем круглыми.

– Ты проявил ко мне доброту, когда я был очень одинок, и я тебе за это благодарен. Тогда я впервые понял, что ты можешь быть добр к людям.

Алистер продолжал смотреть на него как на привидение. Кстати, а почему он перекрасил волосы обратно в черный цвет? Сейчас, в полумраке, Томасу казалось, что он никогда не был так красив.

– У меня тоже остались прекрасные воспоминания о нашей встрече. Наверное, это мои лучшие воспоминания о Париже.

– Не обязательно мне лгать. Я знаю, что ты был там с Чарльзом.

Алистер замер.

– Ты про Чарльза Фэйрчайлда? Почему ты о нем вдруг вспомнил?

Итак, Алистер действительно хочет, чтобы он произнес это вслух.

– Я просто подумал – разве воспоминания о времени, проведенном с ним, не лучше?

Лицо Алистера сделалось каменным.

– Объясни, что ты себе напридумывал.

– Я ничего не придумываю. Я видел, как ты смотрел на Чарльза, как он смотрел на тебя. Я не так наивен, как тебе кажется, Алистер, и я хочу спросить…