Железные желуди

Были убиты магистр Бургхард фон Гарнгузен, маршал Генрих Ботель, герцог Карл. Сто пятьдесят, если не боль­ше, самых отважных рыцарей лежали изрубленные, исколо­тые, растоптанные, потчевали своим мясом лис и воронье. Высокий светловолосый литвин вошел по отмели в озеро, чтобы отмыться от крови, грязи и пота, а потом сел на зе­леном лугу и старательно вытирал свои огромные, рас­плющенные в непрестанных походах ступни полотнищем рыцарского знамени. Раненый комтур, лежавший непода­леку, при виде этой картины подгреб ослабевшими руками под себя меч, поставил его рукоятью в землю и, глухо вскрикнув, бросился всем своим тяжелым телом на ост­рие...

Кучки ландскнехтов, прячась днем в лесах и болотах, звездными ночами пробирались в сторону Риги и Мемельбурга. Горькую весть несли они в города и замки, иные под гнетом этой вести кончали самоубийством, лежали в глу­хих кочкарниках, заросших побуревшей острой осокой, и черные пьявки заползали им в глазницы.

В утреннем розовом тумане пятеро вконец обессилевших беглецов увидели всадника, направлявшегося в сторону Риги. Судя по одежде, это был монах ордена святого Доминика.

- Кто ты? - как лесные призраки, преградили ему дорогу оборванные и голодные ландскнехты.

- Сиверт, - с готовностью ответил всадник. - Иду от ве­ликого кунигаса Миндовга. Из Риги хочу добраться до Рима и там на коленях умолять папу Александра IV, чтобы не меч, а мир послал он на здешние земли, чтобы не объявлял крестового похода, чтобы сидели дома рыцари Майнца, Бремена, Кёльна и Трира.

Пока монах произносил эту прочувствованную речь, ландскнехты распотрошили его дорожные сумы-саквы, всхлипывая и подвывая, как звери, жадно пожирали хлеб и мясо, вырывали еду друг и дружки из рук, дрались из-за нее. Но вот голод мало-мальски был утолен, тепло разли­лось по жилам, и они начали вслушиваться в то, что гово­рил монах.

- Он сумасшедший! - выкрикнул один из них.

- О каком мире ты болтаешь, когда братья-рыцари лежат на берегу Дурбе с перерезанными глотками? - схватил Си­верта за ногу второй. - Да всех этих дикарей-туземцев надо день и ночь варить в кипящей смоле, заживо варить!

Но Сиверт смотрел на них просветленным взглядом и гнул свое:

- Я поеду к папе, я скажу ему, что в Пруссии, Жемайтии и Ливонии мы пролили реки, озера невинной крови, что мы истребляем целые народы.

- Замолкни, ублюдок! - скаля дуплистые желтые зубы, так и взвыл ландскнехт по имени Франц, которому в битве чуть не по плечо отхватили левую руку. Он все норовил подпрыгнуть, чтобы ткнуть в лицо монаху своей окровавленной культей. Но на монаха нашло-наехало. Возможно, это было ниспосланное самим Небом вдохновенье. Казалось, он не видит и не слышит оборванных и злых, раздавленных черным позором поражения ландскнехтов, не видит леса и болота, пыли на щеках и губах, не видит мелких, но поразительно гудящих мух, которые роем вьются над культей Франца, чтобы испить хоть капельку кро­ви. О вечном мире говорил, глядя на утреннее небо, Сиверт, о святой божеской справедливости, не знающей границ.

Тогда самый дюжий из ландскнехтов огляделся, увидел над­ломленную березку подходящей толщины, но доделывать чу­жую работу не стал, выдрал деревце с корнем. Сиверт с любо­пытством наблюдал за непонятными приготовлениями. Ланд­скнехт же оторвал и отбросил в сторону надломленную верхуш­ку, попробовал оставшуюся дубину на вес и... обрушил ее доминиканцу на голову. Послышался резкий сухой звук, словно под ногой у кого-то треснул орех. Сиверт вывалился из седла.

Ландскнехты помолились и сели в кружок. Мертвый монах лежал поодаль. Уста его были полураскрыты: казалось, из груди у него еще рвется некое важное, подсказанное самим Небом слово, которое, увы, уже никому не дано услышать.

- А у него добрый конь, - заметил вдруг Фриц.

Все повернули головы, посмотрели на бессловесное животное, спокойно щиплющее траву.

- Нас пятеро, а конь один, - в раздумье сказал Фриц. - До Риги он нас не довезет. Так давайте зарежем его и будем в пути варить его мясо.

Обрадованные ландскнехты вскочили на ноги и, вооружившись веревками, ножами, камнями, стали осторожно подбираться к своей жертве.

IX

Как дерево под топором, рухнуло могущество Ордена, рухнуло в один день. Одновременно восстали все прусские земли: Самбия, Вармия, Натангия, Барция и Погезания. Курши захватили рыцарские замки Синцелпн, Вардах, Гамбин,, Грезен, Лазее, Меркес... От Ордена отпали Земгалия, остров Сааремаа.