Железные желуди

Но боярин с самого своего рождения был ворчуном, эта­ким подобием далекого грома. Братья Тугожила еще с ма­лых лет ловко пользовались этой его слабостью: когда что-то было велено сделать всем четверым, они, сговорившись, принимались злить Тугожила. Тот, войдя в гнев, сопел, яростно стриг глазами, ворчал себе под нос и... один вы­полнял работу за четверых. Зная все это, думцы не очень-то считались с его мнением.

Назавтра послали к Миндовгу гонцов с предложением князя Изяслава и всех думцев, чтобы тот послужил своим мечом Новогородку. Княжество за это принимало литов­скую дружину и кунигаса с его домашними и челядью на прокормление, сулило плату и серебром. И еще в ряде зна­чилось: что добудет, завоюет Миндовг мечом своим ярост­ным, та земля и тот народ переходят под его руку. За это кунигас и ближайшие его бояре должны принять право­славную веру, поклясться на святом кресте в верности Но­вогородку,

Вручить Миндовгу пергамен с висячими печатями князя Изяслава и епископа Анисима, предварительно зачитав его, было доверено Далибору, Миндовг вместе со своим окруже­нием внимательно выслушал условия договора, задумался.

- Пусть Новогородок даст мне три дня. Я должен посо­ветоваться со своими богами, - сказал наконец.

Бояре его, Войшелк и Козлейка кивнули: одобряем, ку­нигас, твое решение.

- Мы будем ждать три дня, - согласился Далибор.

Он не сомневался, что Миндовг, не мешкая, пошлет вер­ных людей к Криве-Кривейте. Что скажет верховный жрец? Скорее всего, запретит отступать от веры дедов-прадедов, от Пяркунаса. Но с другой стороны, обстоятельства взяли Миндовга за самый кадык. Давспрунк с сыновьями сидит в Руте, грозится подмять под себя всю Литву, примеряется к Новогородку и Менску. В Жемайтии Тройнат, краснобай и хитрец, подчинил себе всех и вся. В прусских весях и горо­дах руки и ноги человечьи по улицам псы таскают: желез­ным башмаком наступил Орден на грудь пруссам. Как ни прикидывай, одна дорога у Миндовга - в объятия к Ново­городку, если хочет оставаться кунигасом, а не пасти ко­ней, не взрыхлять сохой землю.

Исполняя столь важное, столь ответственное поручение, Далибор ни на миг не забывал о Ромуне. Где она сейчас? Что с нею? Многое отдал бы княжич, лишь бы увидеть жгучие темно-зеленые очи.

В центре посада он лицом к лицу столкнулся с Велем. Тот беззаботно шествовал куда-то, прижимая, как младен­ца, к груди вместительную корчагу. Разумеется, в корчаге была не вода.

- Где браслет? - схватил его за рукав Далибор.

- Какой браслет? - удивился сначала Вель, но, тут же спохватившись, бодренько ответил: - Прямо в руки отдал.

- Кому? - не отступал Далибор.

- Известно, кому - литовской княжне. О-о, какая она красавица! Верно говорят: золото и в пепле увидишь.

- Ты ее видел? - уже терял терпение Далибор.

- Как же я отдал бы браслет, если б не повидался с ней? - как на малого, взглянул на княжича Вель.

- И что она сказала?

- Что сказала? Ну, это...

И тут случилось непоправимое: злая осенняя муха, воз­можно, из последнего нынешнего выводка, всадила свой хоботок Велю ниже колена. А может, то и не муха была, а какая-то ссадина зачесалась, дружинник нагнулся, высво­бодил одну руку, хлопнул себя по ноге. И вдруг у него из-за пазухи выпал синего стекла браслет. Тот самый, Далиборов. Прокатился шаг-другой и смиренно лег на песок. Вель и княжич с разинутыми ртами смотрели на него.

- Что это? - поднял, наконец, голову Далибор.

- Это? - Вель пожал плечами. - Кажется, браслет.

- Ты же его отдал Ромуне.

- Отдал? - Вель на миг задумался, потом всплеснул руками. - Вот голова! Я же его несу отдавать.

И он, поставив на землю корчагу, хотел поднять браслет.

- Нет уж, брат. Я сам, - наступил ему сапогом на руку Далибор.

Но Вель резво подхватил браслет, не забыл и про корчагу и, выкрикнув: "Будь здоров, княжич, спасибо, что отпустил с миром, а браслет я уж передам по назначению, исполню твою волю", - припустил по улице. Далибор растерянно смотрел ему вслед. Только и подумал: "Ну, сорви-голова!"

Вель держал путь к усадьбе боярина Сороки, где, как он вызнал, нашла пристанище княгиня Ганна-Поята с Ромуне и младшими сыновьями. Войшелк же оставался при Миндовге. Кунигас пока что стоял в шатрах перед крепостным валом. Он знал: как только согласится осенить себя право­славным крестом и послужить Новогородку, ему с дружи­ной будут открыты ворота детинца.

Вель шел к литовской княгине, где рассчитывал, улучив момент, передать Ромуне браслет. Но путь ему преградил высокий светловолосый охранник в лисьей шапке и накид­ке из медвежьей шкуры, которая не застегивалась ни фибу­лами, ни на пуговицы - их заменял ремешок, охватывав­ший мощную загорелую шею. Это был Гинтас, тот самый, что в свое время сидел "кукушкой" на дереве и дал жите­лям Руты знать о возможной опасности. В руке у него был боевой топор.

- Куда и к кому идешь? - положил Гинтас тяжелую руку Велю на плечо.

- Иду к княгине Ганне-Пояте, - без раздумий ответил тот.

- Кто ты таков, чтоб идти к княгине?

- Я? - изобразил удивление Вель. - Я здешний. Дружин­ник княжича Далибора.

- С чем идешь к княгине?