Железный Гулаг

Вообще, после того, как мы переступили порог лифта и прошли комнату охраны, в которой с нас сняли наручники, я перестал чувствовать себя заключённым. Камера была похожа больше на больничную палату или на дешёвый двухместный гостиничный номер, только без окон. Преобладали в основном белые цвета; чистые, аккуратно застеленные кровати, две тумбочки, гардероб и небольшой стол со стульями, под потолком две трубы вентиляции. Ни туалета, ни умывальника, как принято во всех тюремных жилых помещениях. Но и самое главное: за мной никто не запер засов.

Я поставил сумку около кровати и сел на стул. В голове все смешалось. Страх неизвестности вместе с голодом вызвали небольшой озноб. На тумбочке лежала пепельница, но закурить мне не довелось.

Открылась дверь. В коридоре стояла девушка, лет двадцати, с журналом в руках, довольно таки приятная на внешность, на ней был одет белый халат.

– Соколов Алексей Дмитриевич?

Как же давно я не слышал женского голоса.

– Да.

– Последовательность Ваших действий такая. Запоминайте. Сейчас Вы проследуете до конца по коридору в столовую, – она указала направление ладошкой. Голос её звучал вежливо убедительно, – после ужина пойдёте на склад, получите спецодежду, потом в баню, затем в одних трусах на медосмотр. Там все рядом, не заблудитесь. Вещи с собой никакие брать не нужно, Вам все выдадут. Затем вернётесь к себе в комнату. Пятнадцатая, – она подняла пальчик и указала на номер, прибитый на двери, – а вечером к начальнику на распределение. Понятно?

– Понятно.

Она ушла, стуча каблучками по кафелю, оставив дверь открытой.

После сытного ужина, не идущего ни в какое сравнение с баландой, шикарного душа, ненавязчивого медицинского осмотра, я переодетый во всё новое, от носков до спецовки лежал на кровати и думал: « Где я? На радиоактивном руднике? Сколько мне суждено здесь протянуть? Как сказал Валерий: от силы месяц. Или в какой-то секретной лаборатории, где над нами скоро будут проводить эксперименты? Вспомнился американский фильм «О, счастливчик». Стало страшно. Слишком обходительное отношение, к человеку, приговорённому к высшей мере наказания. Не сходится что-то. В Союзе в те времена так не церемонились». Но главным успокаивающим фактором моего сознания оставалась мысль: ничего не может идти в сравнение со смертью, а особенно в ожидании её, сидя в одиночной камере без какого либо движения и общения. Незаметно я заснул, убаюкав себя таким позитивным размышлением. Сказывалась бессонная ночь и усталость дороги.

Стук. Не грохот замков, не крики «Подъем!», а именно стук, не громкий, но настойчивый разбудил меня. Сказать «войдите» я постеснялся, поэтому вскочил и, не надев тапочки, подбежал к двери. В коридоре всё та же девушка.

– Пойдёмте, я Вас провожу к начальнику.

Майор Сотский оказался дружелюбным, общительным и весёлым человеком. Он скорее походил на председателя колхоза, чем на офицера какой-то секретной организации. Форма на нём сидела, как рабочая одежда, а не как мундир. Около шестидесяти, полного телосложения, седовласый мужчина с мясистыми пальцами и большой залысиной спереди. Серые добрые глаза, потерявшие с возрастом искорку задора, ещё излучали какую-то домашнюю теплоту. Он располагал к себе. На столе лежала открытая папка с моим делом.

– Ну, здравствуй, Алексей. Можно я уж так, по-простому?

– Здравствуйте, – я пожал плечами в знак согласия.

– Меня Александром Ивановичем все зовут. Не убивец. Это хорошо. А то последнее время людоедов одних шлют, – переворачивая листы, то ли пошутил, то ли в серьёз сказал он. – Скажу тебе честно: работа у нас тяжёлая, но стратегически очень важная для нашей страны. Поначалу будет нелегко, не отрицаю, … привыкнешь, все привыкают, тем более молодой ещё …

– А успею привыкнуть-то? – спросил я с сарказмом.

– В смысле?

– В смысле радиации, при ней же долго не живут.

Александр Иванович рассмеялся.

– Это ты про ту надпись на воротах? Она и защитные костюмы, всё предназначено для отвода глаз, вроде маскировки. Действует безотказно. Любопытные стараются долго не задерживаться. У нас по всему забору значки радиационного загрязнения наштампованы.

Ему хотелось верить.

– А в чем работа заключается, Александр Иванович? Я понимаю, что не в том положении, при котором есть выбор, но….

– Хорошо, что понимаешь. Работа – проще не куда. Твоими орудиями труда, Лёша, будут лопата, тачка и ещё раз лопата. Но судя по твоему делу, со временем, ты пробьёшься и в бригадиры, ведь организаторские способности у тебя на лицо.

– Вот вижу здесь твоё заявление. Ты полностью осознал его содержимое? Никаких связей с внешним миром. Отсутствие любых прав и свобод. И это на всю жизнь.

– Да, – грустно подтвердил я.

– Но не расстраивайся совсем, может когда-нибудь законы поменяют, может ещё чего. Лично я считаю, что приговаривать человека к смертной казни за хозяйственные преступления – перебор. Надежда всегда есть.

Завтра утром поедешь уже непосредственно в бригаду и «вперёд с песней». Самое главное не нарушай правил. Хотя там особо и не разгуляешься, но всё же.

– Далеко ехать-то?