Железный Гулаг

Я вдруг поймал себя на мысли, что вообще не чувствую положения заключённого, приговорённого к высшей мере наказания. Да, воздуха в полном объёме нет, добраться куда-нибудь – бессмысленно. Но сама возможность пойти куда захочешь и когда захочешь, давала ощущение свободы. Мне стали понятны и близки мотивы того парня, который гулял целую неделю по «железному льду». Это же – классно! Это же – приключение! И «крыша» у него не съезжала, как выразился Ванька. Он придумал для себя экстремальный отдых, и, не испугавшись, сбежал от повседневных серых будней. Молодец!

Мы вернулись на станцию. Я завалился на кровать и стал мысленно рисовать план новой утопической идеи: «Угнать бульдозер и кататься по железной планете в поисках чего-то нового. А вдруг, и кого-то нового. Неужели на таком огромном пространстве полнейшая пустота? Зачем же оно создано тогда? Воздуха в бочке бульдозера хватает на сутки, как я уточнил у товарища. В дальнейшем, подъезжать к дороге и заправляться через краны, установленные по всей трассе. Запастись едой и водой. Цистерна с соляркой за станцией находится. Украсть – раз плюнуть. Продержаться так полгода хотя бы, и после рассказывать всякие небылицы. Карцеров нет, расстреливать второй раз не будут. Как пояснил Ванька, здесь вообще ни за что не наказывают. Здорово! Будет, что перед смертью вспомнить.

Команда бригадира «На работу!» отрезвила и приземлила меня. Улыбнувшись своим глупым фантазиям, я пошёл принимать лопату у сменщика.

Глава 20.

«Ленсталь» показалась мне ещё большем раем после двух недель работы. Шикарная баня, новая гражданская одежда, которую я сам выбрал на складе, расположенном в цеху. Чистое постельное бельё. И, конечно, холодное пиво. Все эти простые человеческие потребности, я воспринимал, как благо. Отношение власти к нам было чересчур гуманным. В изоляторе ходило много историй о жестокости и несправедливости к осуждённым; физические расправы существовали повсеместно. А здесь мы сами по себе: ни надзирателей, ни начальников, не считая «Максимыча», и, самое главное – отсутствие режима. Всё строилось на сознательности и взаимовыручке. Ну и, понятно, на выгоде обеих сторон. От нас – тяжкий труд, от них – комфортные, конечно с учётом нашего положения, условия для отдыха. Но, несмотря на то хорошее, что было на «Ленстали», любой из нас без раздумий согласился бы отсидеть хоть пятнадцать, хоть двадцать пять лет в самой строгой зоне. И пусть там бьют, унижают, и пусть там нет пива; зато наверху всегда есть надежда вернуться домой. А здесь – мы привилегированно похоронены заживо, с отсрочкой смерти. И это положение «расстрельного» отражалось на каждом бледном лице обитателя подземелья.

Начало отпуска я посвятил отдыху. Ничего не хотелось делать. Меня не беспокоили. Каждый знал на собственной шкуре, как сложно пройти первую вахту. Болели руки, плечи, натёртые мозоли, от которых не спасали даже рукавицы. Опыт физического труда в таких масштабах, я приобрёл впервые. Ванька иногда звал, то в клуб, то в цех, и, услышав отказ, уходил один.

Но хандра и боль вскоре прошли. Энергия вернулась в тело. Меня снова стал интересовать местный уклад жизни. Даже удалось посидеть за рулём «трамволёта» и получить от водителя Вадика краткую инструкцию по его вождению. Поработал немного на токарном станке. В слесарном цеху отпилил от своего молоточка половину ручки и положил рядом на стол, оставив около пяти миллиметров между ними. И с открытым ртом наблюдал, как он постепенно, почти незаметно срастается. Фантастика! В общем, к середине первой недели я полностью вошёл в ритм.

Как-то раз после ужина, к нашему с Иваном столику подошёл совсем старый житель «Иерусалима» с двумя бутылками «жигулёвского». В тёмно-сером двубортном костюме старого покроя, невысокого роста, худой, сутулый, с бледно-карими, глубоко посаженными глазами и прямым заострённым носом, он чем-то походил на, уже знакомого мне «Харона». Наверное, связь между ними просматривалась именно за счёт их возраста. Полностью седые волосы были аккуратно зачёсаны назад. Поздоровавшись с Ванькой, как со старым приятелем, он протянул мне, морщинистую с выступающими венами, руку:

– Здравствуйте, Алексей. Меня зовут Георгиев Иосиф Фёдорович. Смотрю, Вы не брезгуете этим «пойлом», вот решил угостить, символически, конечно. Ну и познакомиться заодно.

– Присаживайся, «Фёдорыч», – пригласил по-свойски мой товарищ, – Вот, Лёша, это и есть автор той теории.

Я поздоровался. Старику явно было за восемьдесят. Меня порадовал этот факт: если люди доживают до таких лет, то значит не всё ещё потеряно. Пиво после ужина не хотелось, но, что бы ни обижать пожилого человека, я отглотнул немного из бутылки.

– Ну, не совсем автор. Можно назвать это пересказанной «Теорией большого взрыва» в моей интерпретации. Как там в Москве? Что нового? Говорят, Вы высокий пост занимали. Значит в курсе всех движений во власти, – голос его звучал приглушённо с хрипотцой.

– В Москве, Иосиф Фёдорович, я два года уже не был; о движениях, не знаю, что Вы имеете в виду.