Железный крест

Штайнер также был в сознании. Хотя ему казалось, что буквально каждая клеточка его тела пронзена осколками, и хотя от боли он был готов лишиться чувств, он пытался подползти к неподвижному Голлербаху. Он не отдавал себе отчета в бессмысленности своих действий. Потому что с того самого момента, когда он заметил, что на несчастного Голлербаха движется танк, он утратил всякую способность осознавать свои действия. Он извивался как безумец — глаза готовы вылезти из орбит, на губах пеной выступила слюна. Он беспомощно бил руками и ногами, и со стороны казалось, будто это круги, которые расходятся во все стороны от брошенного в воду камня, постепенно затихая. Наконец он тоже застыл в неподвижности, словно труп, лишь глаза горели огнем на бледном лице. Танк был всего в десятке метров от неподвижного тела, но тут Штайнер увидел, что Голлербах повернул голову. И тогда он открыл рот и закричал. Он кричал так, что вздыбилась земля и поднялась буря, которая, в свою очередь, снесла горы, словно это были лишь гигантские волны, что протянулись от горизонта до горизонта. Когда он поднял глаза, то увидел, что пространство между небом и землей начало постепенно заполняться, темнея от массы сухих листьев, что кружились все ближе и ближе, а потом посыпались на него, словно снег. Он, не глядя, увидел, как танк проехал по извивающемуся телу Голлербаха, вдавливая его в землю, как его гусеницы, направляясь на восток, оставили после себя на твердой почве кровавый след. И лишь пейзаж оставался все таким же под палящим полуденным солнцем. Только там, где позади тела Штайнера возле узкой речушки теснились кусты, были разбросаны несколько сухих листьев, а дальше, за кустами, между небом и землей, зияла страшная бездна.

11

Где-то на востоке.

Дорогой Рольф,

Я сижу на старой отмели, загорелый как островитянин, и болтаю ногами в воде. А моим ногам это ох как нужно. Прошлой ночью русская канонерка пыталась пристать к берегу. Но Крюгер был на часах и своим карабином прогнал ее прочь. По крайней мере, так он говорит. Сегодня он целых два часа нырял и нашел два старых кожаных сапога, оба на левую ногу. Крюгер утверждает, что они принадлежали капитану лодки и его старпому. Он швырнул их назад в воду (я имею в виду сапоги). Пора бы тебе вернуться к нам, мы тебя уже заждались. Последние три недели мы торчим здесь, на берегу Черного моря, героически сражаясь со скукой. Весь день мы спим и ночью тоже. Ну и жизнь, скажу я тебе. Жаль, что тебя с нами нет. Никто из этих ребят не играет в шахматы, хотя сейчас, казалось бы, свободного времени у нас хоть отбавляй. Кстати, я писал тебе, что Мааг вернулся в строй? Дома он жутко отъелся. Набрал жиру на бока. Фабер вчера посмотрел на календарь и обнаружил, что прошло ровно три месяца с тех пор, как ты был ранен. Да, времечко летит! На сегодня все. Писать письмо на такой жаре — нелегкий труд. Крюгер и Керн подсматривают через мое плечо, и оба говорят, что у меня почерк, как у старого козла. Надеюсь, красоты моего стиля искупают его безобразие. Смотри, выздоравливай и набирайся сил, но главное, проследи за тем, чтобы тебя не заткнули куда-нибудь в другую часть, когда соберутся отправлять на передовую. Говорят, что на главном фронте ох как горячо! Всего тебе самого наилучшего.

Твой старый друг Шнуррбарт.