Железный крест

— Если вас спросят, вы должны подтвердить все детали, Трибиг. Вы ничем не рискуете, ведь вы единственный свидетель. Мейер погиб, так что никто не сможет вас опровергнуть. Не переживайте, все так поступают. Если документы пройдут, вы получите крест второй степени.

Искушение было велико. Да и вообще, мог ли он ответить начальнику отказом?

На следующий день рапорт был отправлен в штаб полка. Брандт понял намек и сообщил Штрански, что тому положен Железный крест первой степени. Правда, счел нужным добавить, что в таких случаях полагается два свидетеля и рядом с подписью Трибига должна стоять подпись командира роты. На что Штрански возразил, что, мол, Мейер погиб. В таком случае, предложил Штраус, он должен обратиться к тому, кто на тот момент выполнял обязанности заместителя Мейера. Если же таковой свидетель по каким-то причинам будет отсутствовать, он будет вынужден положить прошение о награде в стол и держать там до тех пор, пока тот не вернется. Имя Штайнера не упоминалось, Штрански тотчас понял, о каком свидетеле идет речь.

— Да, щекотливое дельце, — признался он тогда Трибигу. — Но идти на попятную поздно. Слишком многое поставлено на карту.

Чем больше Трибиг размышлял об этом, тем больший пессимизм овладевал им. Но Штрански прав. Пути к отступлению для них отрезаны, и коль они взялись за дело, его следует довести до победного конца. Правда, скорее всего Штайнер откажется поставить свою подпись. В таком случае Штрански будет вынужден от него избавиться как от опасного свидетеля. Но это уже проблема Штрански. Впрочем, такую горячую голову, как Штайнер, нетрудно вынудить на какой-нибудь необдуманный поступок, и тогда уже никакой Брандт не сможет взять его под свое крыло.

12

Когда Штайнер предстал перед батальонным командиром, последний встретил его сдержанно и даже предложил сесть. Правда, взводный не спешил воспользоваться этим предложением и остался стоять.

— Вы можете сесть, — повторил Штрански с некоторым раздражением.

— Если только это ваш приказ, — ответил Штайнер.

— Что ж, считайте, что это приказ.

Штайнер нехотя выдвинул стул и сел. Штрански поставил керосиновую лампу на стол таким образом, чтобы самому остаться в темноте.

— Надеюсь, вы помните наш последний разговор, — произнес он, небрежно закидывая ногу на ногу.

Штайнер молча кивнул.

— В результате полученного вами ранения, — продолжал тем временем Штрански, — мы не смогли его завершить. Я же привык доводить дело до конца, что намерен сделать и сейчас.

Штрански говорил совершенно бесцветным тоном.

— Вы еще молоды. Вот почему я готов простить вам ваше поведение. Однако я сделаю это лишь в том случае, если вы признаете, что я был терпелив с вами.

— Вы имеете в виду тот случай, когда я поменял автоматы?

Штрански нахмурился.

— История с автоматами это лишь малая часть того, что я имею в виду, — произнес он. — Когда я разговариваю с вами, то исхожу из того, что вы не утратили способности мыслить.

На это Штайнер лишь пожал плечами:

— В таком случае вы слишком хорошо обо мне думаете. Но сейчас не об этом. Есть вещи, о которых принято говорить как мужчине с мужчиной, а не как начальнику с подчиненным.

Штрански испытующе посмотрел на него.

— Что ж, не удивлюсь, если вы так думаете, — произнес он с натянутой улыбкой, — но даже если мы закроем глаза на мое звание, этот разговор все равно останется разговором между неравными людьми. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что в гражданской жизни делается различие между просто людьми и личностями. Или вы об этом никогда не задумывались?

Штайнер закусил губу. Так вот ты куда клонишь, подумал он. Судя по всему, Штрански задался целью его унизить. В ответ он попытался придать голосу самую невинную интонацию:

— Я как-то не привык размышлять на подобные темы. Думаю, вы сумеете объяснить мне это различие.

— Попробую, — ответил Штрански и сложил на груди руки. По всей видимости, его лицо, с посеребренными сединой висками, и было призвано являть собой живой портрет этой самой выдающейся личности.

— Разница заключается в моральном и интеллектуальном превосходстве и происходит, хотите вы это признать или нет, из классовых различий. Тот, кто вырос в грязи, за исключением редчайших случаев, так в ней и останется, поскольку такой человек не привык воспринимать грязь как грязь. Надеюсь, это вам понятно?

Штайнер отрицательно покачал головой.

— Не согласен, — произнес он. — Мой жизненный опыт дает мне основания говорить, что талант, умение тонко чувствовать, сильный характер — это отнюдь не привилегия правящих классов. Если я правильно помню, отец Канта изготавливал седла, а отец Шуберта был бедным школьным учителем. Прошу простить меня, если полученное мною скудное образование мешает мне добавить к этому списку еще не один десяток имен. В восемнадцать лет я был вынужден сбросить с плеч школьный ранец и взять в руки лопату, дабы копать в земле никому не нужные ямы, вместо того чтобы развивать в себе личность.