Железный крест

— А вот этого не надо. Если бы я позволил себе так называемую чуткость, мне бы пришлось просить прощения у солдат за каждый отданный мною приказ, оправдываться, что, мол, я здесь ни при чем, это все штаб дивизии! Нет, — он яростно покачал головой, — дело в другом. Именно это другое все время не дает мне покоя. — Полковник остановился перед Кизелем. Лицо его раскраснелось. — И я скажу вам, что это такое, — заявил он неестественно громким голосом. — Это чертов страх, который мы постоянно носим в себе, страх, что кто-то нащупает наши слабости, страх лишиться своего ореола. Вот в чем дело, Кизель. Именно по этой причине мы избегаем любого личного общения с нашими солдатами. Ведь стоит нам обсудить с подчиненным, скажем, наш любовный роман, как это будет сродни тому, как если бы предстали перед ним в одном исподнем. А это значит, что мы больше не сможем приказывать ему сломя голову бросаться на вражеские танки, пока мы сами тем временем увешиваем себе грудь медалями.

— Ну, это не всегда так, — улыбнулся Кизель. — Хотя в целом вы правы. В реальной жизни это не более чем попытка поддержать иллюзию — иллюзию того, будто офицер занимает некое особое положение. Стоит позволить чуть более теплые отношения, как солдат тотчас поймет, что ты уважаешь в нем человека. Тем самым мы вселяем в него уверенность в себе, но вместе с тем рискуем — ведь он может возомнить себя равным. Убрать этот невидимый барьер равносильно капитуляции, — улыбка Кизеля сделалась еще шире. — Мы как актеры, которые не осмеливаются выйти на сцену без грима.

— В отличие от вас, я был не столь резок, — возразил полковник.

— Но именно это вы и имели в виду, — улыбнулся Кизель.

Несколько минут они стояли молча. Наконец Брандт подошел к столу и тяжело опустился на стул. Лицо его было искажено болью, рука прижата к бедру.

— Проклятый ревматизм! Боюсь, что мне никогда от него не избавиться!

— Мы все стареем, — философски произнес Кизель.

Брандт подозрительно посмотрел на него.

— Вы имеете в виду меня? — уточнил он.

— Нет, ваш ревматизм.

И вновь их разговор зашел в тупик Кизель, как ни старался, не мог до конца понять своего начальника. Слишком много было в полковнике противоречий, которым он не мог найти объяснений. Ему вспомнилось, как несколько месяцев назад Брандт доказывал, что его полк состоит не из пешек, а из человеческих личностей. И вот теперь он открещивался от своих же собственных слов. Поэтому Кизель решил копнуть глубже.

— Думается, Штрански совершил ту же ошибку, что и вы, — произнес он. — Он слишком уверовал в себя, когда завел разговор со Штайнером.

— Боюсь, вы не заметили разницу в наших с ним мотивах, — буркнул Брандт.

— Почему же, я о них подумал, — возразил Кизель. — Я догадываюсь, что руководило гауптманом. Он получил хорошую отповедь своему гонору, что, согласитесь, не так-то легко простить. Кстати, мне кажется, что этот гонор — сугубо немецкая черта.

Брандт махнул рукой — мол, полно вам.

— Это чистой воды предрассудок, — раздраженно заявил он. — Мы не хуже других.

— Не хуже, но все равно не такие, как все, — возразил Кизель. — Не стану отрицать, наша страна просто кишит самовлюбленными деспотами, которым для того, чтобы возвыситься в собственных глазах, необходимо взгромоздиться на чью-то спину. Это примерно то же самое, что и невысокая женщина, которая надевает туфли на каблуках. Правда, стоит таким деспотам облачиться в военную форму, как их комплексы тотчас проходят.

— Да вы анархист, — произнес Брандт, но Кизель лишь пожал плечами:

— Чтобы быть анархистом, мне недостает мужества. Я лишь один из многих, кто точно знает, что занимается в жизни не тем, но ничего не может с этим поделать.

— А ничего и не надо делать.

— По крайней мере, не ради других, — согласился Кизель. — Иное дело, ради самих себя. И что вы намерены предпринять относительно Штайнера?

Брандт посмотрел ему в глаза.

— Не кажется ли вам, что это мое личное дело? — довольно грубо ответил полковник. — Зачем вам это нужно знать?

— Ради вас, — честно признался Кизель.

Он ожидал, что Брандт ответит ему очередной резкостью, но этого не произошло. Неожиданно он сжал губы, потянулся в нагрудный карман и вытащил оттуда затертый футляр для хранения писем, из которого, в свою очередь, извлек фото и какое-то время сидел, глядя на него. Наконец, по-прежнему не проронив ни слова, он протянул его гауптману. К великому изумлению Кизеля, это оказался снимок человека в военной форме, который как две капли воды был похож на Штайнера. Лишь при самом пристальном рассмотрении можно было заметить различия. Впрочем, в глаза бросилось и кое-что еще. Впервые Кизель отметил для себя сходство во внешности между Штайнером и полковником. Особенно похожи были глаза. Кизель выронил снимок и вопрошающе посмотрел в лицо начальнику:

— Я не совсем понимаю…