Железный крест

— Думаю, это не самое лучшее лекарство от упрямства, — пошутил Кизель. — К тому же зачем мешать Провидению, коль оно уже приняло за нас решение?

Кизелю не хотелось разглашать свои планы в присутствии Штайнера, так что он лишь пожал плечами и умолк. Брандт вопросительно посмотрел на адъютанта, затем повернулся к Штайнеру. На этот раз голос его прозвучал сурово:

— А теперь выслушай меня. Ты отлично знаешь, что я всегда проявлял по отношению к тебе понимание и терпение. Но постепенно и я начал уставать. Мне надоело вечно защищать тебя от начальства.

— Я вас никогда ни о чем не просил, — ответил Штайнер с вызовом в глазах. Пожалуй, это был предел вольности, какую он мог позволить себе по отношению к Брандту. Не успел он произнести эти слова, как уже пожалел о своем упрямстве. Правда, глаз он не отвел. Более того, с поразительным даже для самого себя наслаждением Штайнер пронаблюдал за тем, как полковник изменился в лице. Брандт резко выпрямился и встал, упершись кулаками в стол.

— Ты меня ни о чем не просил! — повторил он хриплым от гнева голосом. — Ты меня ни о чем не просил! Ты что, совсем спятил? Да ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

На какое-то мгновение Штайнер закрыл глаза. Неожиданно его охватила необъяснимая ярость. Горечь, которая подспудно копилась в нем на протяжении многих месяцев, вдруг прорвалась наружу, причем с такой силой, что собственное тело показалось ему легким и каким-то опустошенным.

— Не знаю, — огрызнулся он. — С тех пор как на мне эта чертова форма, мне известно одно: существует два вида людей. Один — это Штрански и Трибиг и другие высшие офицеры. Они все одинаковы и похожи, как одна задница похожа на другую. И я рад, что наконец получил возможность высказаться.

Чувствуя, что его всего колотит, Штайнер умолк. Лицо его дергалось, словно рябь на поверхности озера, глаза горели презрением. Брандт опешил. Слов у него не нашлось, с его губ слетел лишь сдавленный стон. А затем в очередной раз в комнате установилось гробовое молчание. Было слышно, как тикают часы. Полковник задыхался от ярости. Дрожащими руками он ухватился за столешницу. Несколько раз он открывал рот, чтобы заговорить, однако в конце концов сумел выдавить из себя лишь хриплый шепот:

— Убирайся! Вон отсюда, причем немедленно!

Штайнер тотчас пришел в себя. Он посмотрел в несчастное лицо полковника, и ему стало за себя стыдно. Так стыдно, что к глазам подступили слезы, и все, что было в комнате, словно поплыло. Шатаясь, он направился к двери. Там он на мгновение обернулся и бросил на Брандта беспомощный взгляд. Затем Штайнер вышел.

Как только дверь за ним закрылась, полковник устало опустился на стул и посмотрел на свои руки. Лишь затем он обратил внимание на то, что рядом кто-то переминается с ноги на ногу. Он поднял голову и увидел Кизеля. Тот стоял, глядя на него в упор. Такое выражение лица у своего адъютанта полковник видел впервые.

— К чему так доводить себя? — спросил тот.

Брандт ответил ему отсутствующим взглядом.

— Вам следовало либо не обращать внимания на его выходку либо наказать за нее, — продолжал тем временем Кизель. — Вы непоследовательны. Можно вырастить тигра, но при этом не стоит ждать от него благодарности. Этот тип непредсказуем. Сказать по правде, у меня дурные предчувствия.

— Насчет Штайнера?

— Нет, не насчет Штайнера. Насчет Штрански. За последние пять минут я понял, что мне не хотелось бы поменяться с ним местами.

Наконец бледность схлынула с лица полковника, а вместе с ней и написанная на нем растерянность. Брандт кивнул:

— Вы правы.

— В таком случае в ваших интересах немедленно перевести Штайнера в другой батальон либо определить его в штаб полка.

Брандт в очередной раз уставился на свои руки. Когда он наконец поднял голову, лицо его имело каменное выражение.

— Только не это, — медленно ответил он. — Вы сами всего несколько минут назад сказали мне, что пусть лучше все решения берет на себя Провидение. Мне кажется, что это были самые мудрые слова, сказанные вами когда-либо.

— Но теперь не совсем тот случай, — вяло возразил Кизель.

Наконец Брандт окончательно пришел в себя и даже насмешливо улыбнулся:

— Не согласен. Если пытаться починить дыру в паутине, то непременно порвешь ее всю, независимо от того, какие ловкие у тебя пальцы. Так что я предпочитаю не вмешиваться в столь деликатные дела.

С этими словами он встал со стула и принялся расхаживать по комнате.

— Что ж, возможно, я неправильно обошелся со Штайнером, — задумчиво произнес он. — Отношения между начальником и подчиненным предполагают наличие четких границ. Мне же казалось, что в его случае я могу закрыть на это глаза.

— Но почему? — удивился Кизель.

Брандт пропустил его вопрос мимо ушей.

— Бывает трудно подобрать правильный тон, — продолжил он свою мысль. — Мне бы не хотелось, чтобы мои солдаты утратили со мной все точки соприкосновения. И вместе с тем я никогда не стану смотреть сквозь пальцы на все те вольности, какие позволяет себе Штайнер.

— Все зависит от того, насколько человек чуток.

Брандт издал неприятный смешок.