Железный крест

Чем больше Штайнер удалялся от моста, тем менее уверенным становился его шаг. В его ушах все так же звенели последние слова Дитца. Они были чем-то вроде резинового бинта, привязанного к нему, который неумолимо тянул его обратно к мосту. Идти было тяжело, как будто он шагает по пояс в бурной реке, двигаясь против течения. Наконец он остановился и, обернувшись, посмотрел назад. В лесу было необычайно тихо. Тропинка петляла среди деревьев. Сквозь полог листвы пробивались лучи солнечного света, падая на землю крошечными пятнышками. Штайнер испытывал непривычную легкость, и физические ощущения казались ему какими-то нереальными. Он устало опустился на поваленное дерево и поставил автомат между ног. Наверное, нужно было взять с собой Пастернака и Дитца, подумал он, но тут же решительно встряхнул головой. Нельзя идти на компромиссы с собственной совестью. Затем ему вспомнился Дитц. Штайнер время от времени пытался разобраться в своем отношении к этому пареньку, но так никогда и не мог точно определить его для себя. Дитц был храбрым, но хрупким созданием с преданным сердцем и глазами доброй собаки. В остальном — ничем не примечательный юноша. И все-таки Штайнер чувствовал, что будет скучать по нему больше, чем по Шнуррбарту или по кому-либо еще. Может, тут дело в противоестественной тяге одного мужчины к другому? Может быть, Дитц открыл в самом себе потаенную склонность к мужеложству? Эта мысль встревожила Штайнера. Он закрыл глаза и задумался. Но как только он попытался нарисовать соответствующую мысленную картину, на его лице появилась брезгливо-презрительная улыбка. Нет, это совершенно исключено. Он слишком хорошо себя знает и не ошибается в собственном отношении к подобной мерзости. Глупо даже думать об этом.

Штайнер потянулся за сигаретами и закурил. Разглядывая прищуренными глазами тропинку, он задумался о том, как сложились его отношения с Дитцем. Он вспомнил, что часто проявлял к нему благосклонность таким образом, что другие солдаты этого не замечали. Впрочем, действительно ли не замечали? Утверждать это со стопроцентной уверенностью нельзя. Время от времени Шнуррбарт отпускал короткие замечания по этому поводу. Но это могло быть чистой случайностью. Да и кому какое дело до того, что говорил Шнуррбарт?

Испытав неожиданный прилив злости, Штайнер бросил недокуренную сигарету на землю. Вспомнился моментально забытый разговор на мосту. От кого другого он вытерпел бы подобное, но только не от Шнуррбарта. В ходе разговора с Дитцем и Пастернаком Штайнер почувствовал некое беспристрастное отношение к собственной уязвленной гордости, однако это не означает, что он готов простить Шнуррбарту его слова. Если тот отвел бы его в сторону и высказал все ему в глаза, то это не воспринималось бы как оскорбление. Но с публичным оскорблением мириться нельзя. Чем больше Штайнер думал об этом, тем проникался большей решимостью бросить взвод на произвол судьбы.

Он просидел еще несколько минут, затем быстро встал. Посмотрел на часы. Полдесятого. Больше нельзя терять ни минуты. Взвод скоро будет здесь. Выпрямившись, он снова вспомнил о Дитце и рассердился на самого себя за то, что так и не нашел подходящего объяснения. Ты — идиот, сказал он себе. Если так дело пойдет и дальше, то ты превратишься в старую деву, испытывающую последние проявления материнского чувства и ложащуюся в постель с куклой, прижатой к иссохшей груди. Сравнение позабавило его настолько, что он зашелся в беззвучном смехе. Забрасывая на плечо автомат, он заметил какую-то огромную движущуюся тень.

Все солдаты, за исключением Цолля, сидели на кухне. Чтобы сэкономить время, Шнуррбарт заранее отозвал часовых с моста, чтобы они успели поесть вместе с остальными до того, как взвод выступит в поход. Повозки уже покоились на дне реки, а у каждого солдата теперь было по автомату русского производства. Сейчас они пили горячий чай, сваренный Дорном, и ели прямо из банок американскую тушенку. Русский хлеб был тяжелым и влажным, но все тем не менее жадно поедали его. Один Шнуррбарт почти не прикоснулся к еде. До того, как он расспросил Дитца и Пастернака, у него все еще сохранялась надежда на то, что Штайнер все-таки вернется. Теперь же он сомневался в этом. Штайнер все-таки бросил взвод. Теперь ему, а не Штайнеру придется решать, что делать дальше. Шнуррбарт посмотрел на угрюмое лицо Крюгера и неожиданно вспомнил о часовом, оставленном охранять женщин.

— Смени Цолля на посту, чтобы он успел поесть, — обратился он к Маагу. — Мы скоро уходим.