Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

- Всевышний ведет нас прямой дорогой… - словами из Корана отвечал Шамиль. - Аллах не совершает ошибок, как и его слуги. Значит, таков был высший замысел. И помните, плохих языков не бывает. На то людям и даны разные языки, чтобы в конечном счете они объединили всех нас. Моему деду говорил его дед, что когда на нас налетели орды хромого Тимура и в ущельях зазвенела сталь, а реки стали красными от крови, народы Дагестана с полуслова стали понимать друг друга. А потом были арабы и нашествие персов… Все они хотели вырезать наши языки и пришить свой. Но оттого, что жестокие враги трясли нашу руку, пальцы Дагестана не оторвались, не выпустили шашку и кинжал. То, что не успевал сделать язык горца, помогал ему сделать огонь. Как тысячу лет назад, так и теперь, когда враг переходит границу нашей земли, на самой высокой горе люди разводят огонь высотой с крепостную каланчу. Завидев его, все аулы как один разжигают свои костры. Это и есть наш стремительный клич, который из века в век заставляет наших воинов садиться на боевых коней. Вы сами это видели, и не раз, - обнимая сыновей и прижимая их к своей широкой груди, продолжал отец. - Из каждой сакли выезжали всадники, из каждого аула выезжал уже готовый отряд. Конные и пешие выходили на зов огня. Покуда пылали костры на горах, старики, женщины и дети, оставшиеся в аулах, знали, что враг все еще находится в наших пределах. Когда костры затухали - люди знали: опасность миновала. Только на моем веку сколько уже было этих сигналов на вершинах гор… Сколько еще будет… Эти огни для нас как боевые знамена, как приказы, как воля Аллаха. А потому запомните, сыновья, две старые истины…

Шамиль опустил голову и долго просидел так, не то подбирая нужные слова, не то прислушиваясь к голосу своего сердца; потом огладил бороду и, приложив руку к груди, убежденно и четко сказал:

- Наш народ говорит: «Самое надежное место для кинжала - ножны, для огня - очаг, для мужчины - дом. Но если огонь вырвется из очага и запылает на вершине горы, то кинжал, покоящийся в ножнах, - не кинжал, а мужчина, сидящий с женой у домашнего очага, - не мужчина». И второе: «Как родную землю, надо беречь язык».

А Хаджи-Мурат, прибывший в тот день к имаму⁷² из Хунзаха со своими джигитами, добавил:

- Слова - те же пули, попусту их не трать.

* * *

…С того дня, когда Шамиль овладел Гергебилем и возвращался на отдых в Дарго, минуло два года.

Глава 7

…С незапамятных времен у горцев Кавказа бытует понятие «абрек». У осетин - «абыраег», у адыгов - «хеджрет», и так далее от перевала к перевалу, от народа к народу… Но в разное время понятие это имело в горах и разное значение.

Абреками называли себя те скопища «сабель и ружей» свирепых башибузуков, пытавшихся захватить власть в Хунзахе - столице Аварского ханства в период безвластия⁷³, когда в результате кровной мести был убит в мечети второй имам Гамзат-бек, беспощадно вырезавший перед этим всю ханскую власть. Шамиль сурово и кроваво, как и пристало Кавказу, положил конец их бесчинствам.

Абреками называли и горских «Робин Гудов», разных мастей заступников простого народа, боровшихся свинцом и сталью, хитростью и обманом против горской знати и государевой администрации⁷⁴.

Царское командование величало абреками всех немирных горцев, совершавших набеги, во все три периода Кавказской войны. Имелись в виду горцы, не входившие в имамат Шамиля; порою в абреки записывали и наиба имама - аварского льва Хаджи-Мурата за его дерзкие и грабительские набеги, как, впрочем, и других отчаянных горских сорвиголов.

Существуют в горах и другие «цвета» и «оттенки» абречества⁷⁵, однако абреческая судьба Дзахо Бехоева сводилась к самой расхожей кавказской правде: «Был человек, и нет человека», ушел человек в горы из-за крови - «за кровь». «По трагическому стечению обстоятельств…» - обыкновенно в таких случаях выводило в учетном «гроссбухе» сонное перо царской канцелярии.

В кавказской песне звучит тот же вердикт, только омыт он слезами и горской кровью, которая «…и сейчас остается прежней: это - альянс воды горного ручья с искрами, исторгнутыми ударом железа о кремневую скалу»⁷⁶.

Он был обычный человек,

Теперь кричат ему: - Абрек!

Любимую спасая,

Убил он негодяя.

Исполнил он мужчины долг,

Теперь скитается, как волк.

Поступок был прекрасен,

Но стал он всем опасен.

Нет ничего - осталась честь.

А след взяла слепая месть.

И нет нигде покоя,

Как вечному изгою…

* * *