У входа улыбающаяся молодая женщина в белом халате. Провожает ее к лифту, заходит сама. Улыбается, но ни слова не говорит, только показывает, куда идти. К двери директорского кабинета проложена ковровая дорожка. На двери табличка с одним-единственным словом: ОРЛАИ. Скромно, но не без претензии, словно это кабинет Гёте или доктора Спока.
В первой комнате — секретарь. Она вежливо, с поклоном поднимается, проводит в следующую. Там уже три молодые дамы бойко стучат на машинках. Здороваются. А вот и собственно кабинет, обставленный современно и скромно. Распахнутая дверь ведет из него во врачебный кабинет, для обследования пациентов, где стены не традиционно белые, а модно зеленые. Секретарша лишь открывает дверь к Орлаи и исчезает. Из-за стола поднимается очень красивая смуглая моложавая женщина, элегантно и одновременно строго одетая.
— Мария!
— Агнеш! Я так обрадовалась, когда Геза сказал, что ты хотела бы у нас работать.
Да нет! Она пришла совсем не потому, что хочет написать в журнал, и нет у нее никаких видов на Институт эндокринологии. Просто хотела повидать Марию и всю ночь не спала из-за воспоминаний: как Мария разрешила ей работать в лаборатории, сопровождать на обходах больных, натаскивала ее перед экзаменом по физике, помогла получить место в больнице Святой Каталины, как достала супу в тот вечер — для умиравшего Иштвана Ача…
Орлаи улыбается, холодновато и с превосходством, и Агнеш сразу вспоминает, что у нее всего пятнадцать минут на визит, так что нет времени на воспоминания и излияния, нужно сразу же сказать, что ей ничего от Марии не нужно, и начать прощаться…
— Выпьешь кофе? — скорее предлагает, чем спрашивает Мария, потому что в тот же миг в кабинете появляется одна из секретарш, на подносе у нее чашечки с черным кофе.
— Когда ты вернулась из Индии?
— Больше двух месяцев.
— Интересно. А Кати ничего мне не сказала.
— Какая Кати?
Агнеш удивленно смотрит на нее.
— Как «какая»? Жена Иштвана Ача…
— А-а… Мы с ней уже, наверное, лет десять не виделись.
Но ведь ты, когда умер Иштван Ач… Он же тебе завещал заботиться о ней и о сыне — хотела сказать Агнеш. Но не смогла.
— …и даже не говорили. Да, честно говоря, я не очень-то и стремилась к встрече с ней. Каталина Андраш пошла в другом направлении.
— В каком смысле? Она стала известной, выдающейся журналисткой.
— Уже одно слово «журналистка» исключает эпитет «выдающаяся»! Чем она выдается? Что она создает? Что умеет? Есть у нее, наконец, какая-то специальность? Что такое «журналист»? Человек, который совершенно субъективно, раздраженно, а то и зло кричит в газетенке о ничего не значащих мелочах. Придирчиво, не видя существа дела, подстрекательски. Ищет у других соринки в глазу, а сама хочет, чтобы ее поэтом считали. Судит обо всем со своей кочки, имея кругозор болотного лягушонка! Упала в лужу, где полведра мутной воды, и думает, что это мировой океан. Я один раз пыталась поспорить с ней, когда она позволила себе гадкие выпады против организации нашего здравоохранения. Но потом поняла, что это бессмысленно.
Агнеш тщетно пытается вставить хоть слово в этот злобный монолог, возразить: ну какие там выпады? Просто Кати писала, как всесильна бюрократия. Когда две трети своего времени врач-практик тратит на написание каких-то никому не нужных бумаг — справок, отчетов, форм. Разве это выпады, если она написала, что у больного при госпитализации берут подписку: мол, он заранее согласен на все исследования и на любую операцию, а затем обращаются с ним, как с ворохом тряпья?!
Но прежде чем Агнеш успевает выговорить первую фразу, Мария якобы машинально смотрит на часы, напоминая Агнеш, что ее пятнадцать минут истекают, и улыбается:
— Давай поговорим о более серьезных вещах. О чем ты напишешь в нашем журнале?
— Ни о чем.
— Как то есть ни о чем?
— Я ведь, Мария, тоже сижу в мелкой луже и кругозор у меня, как у лягушонка на кочке. Я лечу больных. С утра до вечера. А сюда я зашла только тебя повидать. Научные публикации — это дело великих людей. Открытия, достойные Нобелевских премий, создаются большими командами ученых. А я рядовой солдат армии врачей. И таковым хочу остаться и дальше.