Желтая лихорадка

Эдина жует бутерброд. Иштван слушает, облокотясь на стол, все еще не сводя взгляда с фотографии отца.

— …Из вестибюля мы должны были подняться лифтом. На табличке значилось: «Не больше шестнадцати человек». Когда я вошла в лифт, в нем уже было человек восемь. А потом ввалились еще десять. Лифт-бой предупреждал на пяти языках: не входите, а то застрянем. Но никто на него и внимания не обращал, отпихнули в сторону. Последними втиснулись высокий белобрысый мужчина и худенькая черноволосая женщина.

«Господа, больше нельзя! — снова запротестовал лифт-бой. — Лифт переполнен».

«Тогда пусть официант выйдет! — заорал белобрысый. — Что это за порядки, когда персонал занимает место гостей!»

Тут я заметила, что в лифте действительно стоит официант с полным подносом. Он пожал плечами и вышел из лифта. Двери закрылись. Вы знаете эти двери — как в сейфе, нигде ни щелочки. Лифт пошел, но между третьим и четвертым этажами остановился. Мальчик-лифтер принялся нажимать кнопки, лифт дополз кое-как до четвертого этажа, но двери не открылись. Он снова стал нажимать кнопки, и лифт снова пошел — сначала вверх, потом вниз, и так несколько раз, нигде не останавливаясь и не открывая двери. Наконец мы встали — теперь между шестым и седьмым этажами. Бой нажал кнопку «тревога», звонок заверещал, но тут же умолк. Погас и свет.

«Я же говорил: застрянем! Почему меня не послушались?» — плаксиво упрекал всех лифт-бой.

«Что за тон?! — одернул его кто-то. — Настоящее свинство! У кого есть фонарик? Спички не зажигать! И так скоро воздух кончится!»

Вот тогда-то и началась паника. Те, кто стоял возле дверей, начали барабанить в двери и кричать:

«Помогите! Выпустите нас! Мы же задохнемся!»

Стоявшие рядом со мной белобрысый мужчина и худенькая смуглая женщина разговаривали между собой по-португальски.

«Я тебе что говорил? Надо было сюда ехать! Европа, Европа! Нужна мне твоя Европа!» — ругался он, а жена лишь робко ему возражала:

«Я только цветы хотела положить! В этой земле спят моя мамочка и братец. Разве я собиралась останавливаться в этой паршивой гостинице? Я и раньше не раз застревала в лифте, но никогда не было такой паники».

…Тут зажглись карманные фонарики, сразу два. Пожилой мужчина обнял плачущую женщину:

«Ольга, не бойся, глупенькая, сейчас прибудут монтеры и починят. Ничего не случится!»

«Тогда ты тоже успокаивал: ничего страшного, нас везут на работы, не может быть, чтобы венгерских граждан вывозили из страны. А никто назад не вернулся, и мама тоже!»

…Ты знаешь, Иштван, я только от других слышала, как все это было. Но, оказавшись в той стальной мышеловке, я натерпелась такого страха — не могу тебе даже передать. Люди рыдали, всхлипывали, причитали на разных языках, они звали на помощь близких, друзей, даже давно умерших. Уже полчаса мы торчали в лифте, воздух стал тяжелым, люди, казалось, теряли рассудок. Какая-то женщина, голландка, причитала:

«Это здесь, здесь меня разлучили с младшим братом! Ему одиннадцать лет только было. Теперь я знаю, они повезли его в душегубку. Поймите, ему же было всего только одиннадцать! Мальчик, белокурый красивый мальчик! А как он рисовал! Я столько лет мечтала, что найду его, и всегда ношу с собой кусочек хлеба, чтобы его накормить…»

…Он умер в одиннадцать лет! — думает Иштван. Когда мне исполнилось одиннадцать, мне на день рождения подарили футбольный мяч и торт с одиннадцатью свечами…

— Мы стояли в лифте нескончаемо долго, многие плакали. Кто-то говорил, что лифт удастся открыть только с помощью взрыва, а свет не смогут включить еще несколько часов, а может быть, и дней, что о том, в каком ужасном мы положении, никто и не знает. И вдруг белобрысый мужчина, до того разговаривавший со своей женой по-португальски, закричал по-немецки:

«Это саботаж! Таких работников сажать надо! Да что там сажать, стрелять их надо, как бешеных собак! Я должен есть каждый час, у меня диабет! Сейчас половина второго, и если мне станет плохо, вы все за это ответите! Сопливый мальчишка, ты нарочно не сигналишь диспетчеру? Почему не стучишь, не кричишь?» — И он замахнулся на лифтера, словно хотел ударить. Жена стала успокаивать его, и он тоже перешел на португальский: «Это все ты виновата! Я говорил, надо было ехать отдыхать на Бермуды или в Африку. А этого щенка я сейчас своими руками придушу!»

Женщина забеспокоилась, решила извиниться перед остальными пассажирами:

«Вы не сердитесь на него, он хороший человек. Это у него от сахарной болезни, когда гипогликемия начинается… Прошу вас, сударыня, если у вас действительно есть кусочек хлеба, очень прошу вас, дайте ему. Мой муж всем всегда помогает. Мы бедные беженцы из Европы. А сейчас у нас в Бразилии пятьсот рабочих на плантации, и если кто-то заболеет, он сам лечит их, дает лекарство. И роженицам помогает, и больной зуб без щипцов, пальцами может удалить…»