Желтая жена

Боже мой, сколько это длилось – полчаса, час? Невольница лежала не шелохнувшись, и я испугалась: она умерла? Колени у меня подкашивались. И в тот момент, когда я думала, что больше не выдержу ни единой секунды, женщина издала душераздирающий крик, похожий на вопль овцы, которой перерезают глотку. А затем у нее между ног показалась какая-то красная масса, выскользнувшая на грязный пол. Я застыла, не веря собственным глазам: ребенок! Младенец сучил конечностями и пищал, но вскоре перестал двигаться и затих.

Тюремщик сверлил меня взглядом, словно желал убедиться, достаточно ли внимательна его публика. Подступившая тошнота комом стояла в горле, но я сжала зубы и подавила позыв. Лапье опустил кнут и позвал двух охранников, которые дожидались снаружи.

– Приберите тут, – бросил он. – Выкиньте это вонючее отродье на свалку, а ее верните хозяину. И скажите, что Лапье с радостью накажет любого, кто вздумает учить рабов грамоте. – Он смерил меня холодным взглядом. – Это противозаконно.

Мужчины освободили руки и ноги женщины. Пленница выглядела мертвой, но когда ее окатили ведром холодной воды, вздрогнула и пришла в себя. Охранники подхватили несчастную и поволокли наверх.

Тюремщик между тем швырнул кнут на пол, заложил руки за спину и шагнул ко мне. Он навис у меня над головой, пыша жаром; лицо у него сделалось пунцовым, словно раскаленный кусок металла, – казалось, прямо под кожей полыхает огонь.

– Ни в чем не хочешь признаться?

Книга. «Оливер Твист». Это была западня, и я угодила в нее.

– Почему ты не сказала, что умеешь читать?

– Мама велела держать это в секрете. Теперь понятно почему. – Я покосилась на кровавую жижу, оставшуюся на месте избиения провинившейся рабыни.

– Чтобы больше никаких секретов, поняла? – Лапье схватил меня двумя пальцами за подбородок и вплотную приблизился к моему лицу. Теперь я дышала тем воздухом, который выдыхал он и который пропитался запахом крови истерзанной жертвы. – Если узнаю, что учишь грамоте моих рабов, тебе не поздоровится: несмотря на все мое расположение, лично приволоку сюда и выпорю.

– Я поняла.

– Нельзя обучать негров. Иначе они забудут, кто тут хозяин. Полагаю, с тобой случилось нечто подобное: ты забылась.

Он погладил меня по щеке. Я изо всех сил старалась не вздрагивать от его прикосновений. Тюремщик ухватил меня за шею, притянул к себе и впился поцелуем в губы. Он всем телом придавил меня к стене, и сквозь одежду я чувствовала, как растет его возбуждение. Казалось, еще миг – и Тюремщик овладеет мной прямо здесь, в пропахшем кровью подвале. Но в этот момент раздался голос Бэзила:

– Масса, все готово.

– М-м-м, – промычал Тюремщик и отстранился. – Иди переоденься к ужину. Я скоро буду.

Я начала подниматься по ступенькам. Напоследок Тюремщик расхохотался и хлопнул меня по заду с такой силой, что я едва не упала и буквально вылетела из подземелья на солнечный свет. Ноги у меня тряслись, но я заставила себя идти твердой походкой. Добравшись до мастерской, я захлопнула дверь и рухнула на стул, обхватив голову руками. Каким же чудовищем надо быть, чтобы сечь женщину до тех пор, пока она не потеряет ребенка?

Я уронила руки на колени. Пальцы нащупали дневник, лежавший в потайном кармане юбки. Страшно даже представить, что будет, если Лапье обнаружит его. Я окинула взглядом мастерскую и заметила на одной из полок старую жестяную коробку, затянутую пыльной паутиной. Положив дневник на дно жестянки, я забросала его сверху обрезками ткани.

В ту ночь Тюремщик был ненасытен. От его жадных поцелуев кожа у меня на плечах и на груди покраснела. Когда Лапье наконец покинул спальню, я с трудом могла шевелиться: все тело болело, а ноги затекли. Я мечтала лишь об одном: поскорее уснуть, но сон не шел. Лежа на спине, я смотрела на трещину в потолке и снова будто наяву видела, как ребенок выпадает из чрева женщины. А в голове у меня звучал голос Элси: «Слыхала, как именуют это место? Пол-акра земли дьявола».

Теперь я знала, кто этот дьявол.

Глава 18 Избавь меня, Боже!

Прошло четыре месяца регулярных ночных визитов Тюремщика, и я поняла, что ношу его ребенка. Чувствовалось напряжение в пояснице, щеки округлились, хотя ела я совсем мало – желудок вновь отказывался принимать пищу, – грудь налилась и сделалась чувствительной, отчего прикосновения Тюремщика, когда он дергал губами за соски, причиняли боль. В любовных играх он походил на младенца: вечно тянулся к моей груди, словно хотел насытиться.