Прошла неделя. Отправившись, как обычно, в город за покупками, я столкнулась в галантерейном отделе универмага Талхимера с Корриной Хинтон. Она уговорила меня зайти в кондитерскую выпить по чашке чая. Когда мы устроились за столиком на террасе, я поделилась с ней тревогой по поводу Сисси. Коррина внимательно выслушала мой рассказ.
– Ты подарила ему дочь, белую как снег. Рубин предан тебе. А Сисси – просто чернокожая наложница, только и всего. Многие мужья обзаводятся парой-тройкой таких любовниц. Белые мужчины не считают нас полноценными людьми, но тем не менее жаждут нашей плоти. – Она глубоко вздохнула. – Можешь не сомневаться: ты его обожаемая желтая жена. Просто убедись, что Сисси знает свое место, и заставь относиться к тебе с должным почтением.
Слова Коррины придали мне бодрости. Покидая кондитерскую, я чувствовал себя во всеоружии, как будто в одной руке у меня был зажат острый меч, а в другой – сияющий щит.
Теперь небольшая компания обитателей тюрьмы Лапье регулярно посещала Первую африканскую баптистскую церковь. Однако мне по-прежнему не позволяли брать с собой детей. В одно из воскресений за ними присматривала Эбби, а Бэзил шел на службу, в следующее воскресенье няньки менялись, но дети всегда оставались дома. Однажды утром, когда мы собрались во дворе, чтобы затем отправиться в церковь, я увидела, что к нам присоединилась Сисси.
– Доброе утро, – произнесла она, глядя куда-то в сторону, и тут же поспешно отступила и спряталась за широкой спиной Элси.
Мы вышли через центральные ворота и двинулись в направлении Колледж-стрит. Наша процессия растянулась, женщины немного отстали, и только Бэзил старался идти рядом: вероятно, ему было приказано присматривать за мной. Он преданно служил своему хозяину, научился предугадывать его желания и беспрекословно выполнять приказания, в том числе касающиеся меня. Как и подобает слуге, Бэзил держался чуть позади. Я редко вступала в беседы с камердинером Тюремщика, но сейчас сбавила шаг и поравнялась с ним.
– Бэзил, – позвала я.
– Да, мисс Фиби, – откликнулся он, продолжая смотреть на дорогу.
– Хороший сегодня выдался денек, не правда ли?
– Для меня любой Божий день хорош.
– Давно вы живете в тюрьме?
– Семь лет, мэм.
– Откуда вы родом? – продолжила я расспросы: история Бэзила пока не украсила страницы моего дневника.
– Я родился на плантации Эшби, округ Стаффорд.
– А как попали в Ричмонд?
Бэзил хмурился, по-прежнему не поднимая взгляда. Я понимала, что задаю слишком много вопросов. И вообще требую от него почти невозможного: камердинер не отличался разговорчивостью, и я почти не видела, чтобы он просто так болтал с кем-либо из слуг, даже с Эбби, к которой, как я подозревала, Бэзил питал нежные чувства.
– Сбежал, был пойман и отправлен в тюрьму для наказания. Масса увидел меня и решил купить.
– Но сперва выпорол?
– Три шкуры спустил.
Я промолчала, поражаясь тому, как можно хранить верность человеку, который обошелся с тобой столь жестоко.
– Вам нравится здесь? – задала я следующий вопрос, сама толком не понимая, почему решила спросить об этом.
– Как по мне, в городе лучше, чем на плантации. Свободы больше. Там я каждый день думал, как бы умереть, жизнь была хуже чем в аду, а в Ричмонде я в целом всем доволен. И масса хорошо со мной обращается.
Мы подошли к церкви. Бэзил придержал дверь, пропуская нас внутрь. Хор уже начал исполнять вступительное песнопение. Элси прошествовала в первый ряд и присоединилась к общему пению с притопыванием и прихлопыванием. Остальные расселись в зале как обычно: женщины справа, мужчины слева. Наша компания приходила сюда так часто, что за нами уже закрепились определенные места, мое было с краю длинной церковной скамьи. Я сидела, покачиваясь в такт мелодии. Мне нравилось, как поет хор, и музыка неизменно поднимала настроение. Иногда я думала, каково было бы аккомпанировать им. Вряд ли игра на органе сильно отличается от игры на фортепьяно. Конечно, звучит инструмент иначе, но я не сомневалась: если бы представилась такая возможность, я справилась бы с задачей аккомпаниатора.
– Сегодня нас ждет угощение, лимонад и бисквиты. Приглашаем всех присоединиться к общине, – объявил в конце службы пастор Райленд.
Элси не стала дожидаться моего разрешения и направилась прямиком в цокольный этаж, где были накрыты столы. Сисси последовала за ней. Я кивнула остальным, чтобы тоже пошли перекусить. У выхода из зала стоял пастор. В руках он держал увесистую сумку, из которой доставал запечатанные почтовые конверты и раздавал тем, кому они были адресованы. Коррина пояснила, что это письма от людей, сбежавших на Север, в них беглецы сообщают родственникам, что благополучно добрались до места. Мне не раз приходилось слышать, как посетители таверны с негодованием отзываются о «почтовой» деятельности Райленда, называя его предателем и отступником, однако это не мешало пастору каждое воскресенье делать свое дело.