Желтая жена

Я закрыла глаза и решила помолиться, воспользовавшись тишиной опустевшего зала. В воскресный день после очередной недели мне требовалось успокоиться и привести мысли в порядок. Когда я снова открыла глаза, возле моей скамьи стоял пастор Райленд.

– Простите, мэм, я запамятовал ваше имя.

– Фиби Долорес Браун, – я протянула пастору руку.

– Спасибо, что приводите своих людей в церковь послушать слово Божие. Это меняет их жизнь. – Он снял очки и потер переносицу. – Если не ошибаюсь, вы живете в тюрьме Лапье?

– Да, верно.

Пастор оглянулся вокруг, словно хотел убедиться, что нас не подслушивают.

– Ужасное место. Как вам там живется?

– Неплохо. У меня все в порядке.

– Каждый день молюсь о Рубине Лапье, – признался пастор.

Я уставилась на него вопросительным взглядом.

– Этот человек творит страшные, жестокие вещи. Библия не дозволяет опускаться до такого зверства. – Гримаса боли и отвращения на миг исказила лицо пастора.

– Поэтому вы помогаете беглецам поддерживать связь с родными?

– Моя задача как пастора – проповедовать Евангелие и постараться привести к Христу как можно больше людей. Я не полицейский и не судья.

– Что же, рада была познакомиться поближе. – Я заставила себя прервать беседу и встать. Интуиция подсказывала, что этому человеку можно доверять, и все же я не имела права рисковать, пусть даже речь идет о служителе Божием.

– Надеюсь увидеть вас на следующей неделе.

Пастор вложил мне в руку небольшую брошюрку – сборник церковных песнопений. Мы взглянули друг на друга, его глаза смотрели по-доброму.

– Пока есть жизнь, есть надежда, – улыбнувшись, добавил он.

– Благодарю. – Я опустила книгу в сумочку и щелкнула застежкой.

* * *

В тот вечер Тюремщик прислал за мной Эбби.

– Масса приглашает вас поужинать, – передала экономка его сообщение.

Прошло больше недели с тех пор, как мы ужинали вместе.

– Хорошо, – кивнула я.

Выбрав простое клетчатое платье, я попросила Эбби помочь одеться. Она же причесала меня, собрала волосы на затылке и заколола гребнем. Джули осталась в детской с Монро и Эстер. Спустившись на первый этаж, я заглянула к детям, а потом направилась в столовую. Тюремщик уже был на месте, восседая, как обычно, во главе стола. Я хотела сесть напротив, но он поманил меня к себе:

– Садись рядом, дорогая.

Подобрав юбки, я опустилась на стул справа от него. Гребень слишком сильно стягивал волосы, я коснулась прически и слегка ослабила зажим.

Эбби подала свинину и жареный рис. У меня закралось подозрение, что до конца месяца наше меню не изменится, коль скоро кухарка зарезала свинью по случаю рождения Эстер.

– Знаю, ты сердишься, – начал Тюремщик.

Я молчала.

– Не могу выносить, когда ты такая. Я скучал по тебе.

Мне хотелось отпустить какую-нибудь колкость по поводу его новой пассии, которая все это время не давала ему скучать в одиночестве, но я прикусила язык. Не стоит признаваться в ревности, ни к чему хорошему это не приведет. К тому же я понимала, какие слова Тюремщик хочет услышать в ответ. Поэтому заставила себя произнести то, чего он ждал:

– Я… я тоже соскучилась. Мы не должны ссориться. Это плохо отражается на детях.

Лапье снисходительно улыбнулся.

– Что же, не пора ли нам перебраться в гостиную?

– Да. И я с удовольствием поиграю для тебя.

– Быть твоим слушателем – честь для меня.

Мы перешли в гостиную. Тюремщик устроился в кресле. Эбби подала хозяину его любимый «стаканчик перед сном», а я села за инструмент, закрыла глаза и начала играть пьесу, которую исполняла дуэтом со скрипкой на празднике в честь рождения Эстер. Музыка завораживала, красивая мелодия плыла, словно прозрачный струящийся шелк.

Я полностью отдалась ей, выплеснув в звуке накопившуюся в душе обиду и презрение к Рубину Лапье.

– Пора тебе вернуться в таверну, – заметил он, когда я закончила игру. – Без музыки там слишком тихо.

Я поднялась, подошла к Тюремщику и заставила себя поцеловать его в щеку. Казалось, столь неожиданное проявление инициативы с моей стороны удивило Лапье, однако он с готовностью откликнулся: проворно выбрался из кресла и, ухватив меня за руку, повел в спальню. Как только дверь за нами закрылась, я одарила Тюремщика еще одним поцелуем и сама потянулась к ремню его брюк. Когда же я начала стягивать с него рубашку, он застонал и прильнул к моим губам. Я давно заметила: если сделать вид, будто его близость вызывает во мне ответное желание, можно заметно ускорить финал любовной игры.

Тюремщик совершенно не умел управляться с крючками и застежками на женской одежде. Я отвела его неуклюжие пальцы и толкнула на кровать. В глазах Лапье зажегся огонек – он предвкушал наслаждение. Я сама высвободилась из платья и легла рядом, желая как можно скорее покончить с неприятными обязанностями. Пока мое тело страдало от его грубых прикосновений, а слух – от животных стонов и вздохов, я закрыла глаза и позволила сознанию уплыть вместе с мелодией, которую только что играла в гостиной. Когда хозяин насытился, я попыталась откатиться к краю постели и встать, но Лапье обхватил меня обеими руками и уверенным движением собственника притянул к себе.