Желтая жена

Как только я полностью включилась в работу, Сисси оставила мастерскую и вернулась к своим обычным занятиям на кухне. Тюремщик же воспринял мое выздоровление как знак того, что и ему можно вернуться в мою спальню. Изголодавшись по близости, он стал наведываться каждую ночь. А вскоре я почувствовала знакомую тошноту и поняла, что Сисси больше не единственная женщина в тюрьме Рубина Лапье, кто носит его ребенка. Так и не получив возможности смириться со смертью сына, я вновь забеременела.

* * *

Две недели спустя Сисси родила мальчика с кожей цвета спелого ореха и такими же серыми, как у матери, глазами. Эбби сообщила, что роды были трудными, но молодая женщина быстро восстанавливается. Тюремщик никогда не говорил, что хочет сына, но мне тяжело было сознавать, что мальчик, которого родила я, умер, а ребенок Сисси жив и здоров.

– Мама! – позвал Монро, заметив, что я иду через двор.

Голос сына вернул меня к реальности. Он стоял в дверях конюшни и жевал торчавшую из уголка рта соломинку. Точно такая же привычка была у Эссекса. Убедившись, что поблизости не видно Тюремщика, я юркнула внутрь и поспешила следом за Монро в наш укромный уголок на сеновале позади стойла.

– Привет, малыш.

Мы обнялись. Мой мальчик заметно вытянулся, детская припухлость сошла со щек. Я наклонилась и прошептала ему в ухо:

– Когда твой день рождения?

– Шестого февраля тысяча восемьсот пятьдесят первого года.

– Посчитай до двадцати.

Он сложил ладони горсточкой вокруг моего уха и шепотом посчитал.

– А знаешь, я хотел еще кое-что рассказать тебе, – произнес он затем чуть громче.

– Что же?

– Томми обещал научить меня ездить верхом.

– О, это было бы замечательно.

– Мама, а ты умеешь скакать на лошади?

– Немного. Но я уверена, что ты будешь отличным наездником.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что это у тебя в крови. – Я слегка ущипнула его за нос и поцеловала в щеку.

Глава 26 Вольная птичка

Бэзил исчез.

Никто не знал, что с ним случилось. Тюремщик, как обычно, послал камердинера в Рокеттс-Лэндинг[27] забрать новую партию живого товара – невольники поступали в тюрьму дважды в неделю. Но на этот раз Бэзил не вернулся. Тюремщик был вне себя от ярости. Все патрульные отряды рыскали по дорогам штата в поисках беглого раба. Меня поступок Бэзила удивил: он всегда казался таким преданным слугой, готовым беспрекословно выполнить любой приказ хозяина. А теперь выясняется, что камердинер попросту обвел всех нас вокруг пальца. Я втайне молилась, чтобы Бэзилу удалось благополучно перебраться на Север.

Занимаясь привычными делами, я не переставала думать о том, как Бэзил готовил свой побег – месяцами, а то и годами: заводил друзей в порту, знакомился со свободными чернокожими, выясняя, каким образом лучше осуществить задуманное. Если бы я знала о планах камердинера, возможно, мне удалось бы уговорить его взять с собой Монро. Такому мальчику не место в тюрьме Лапье. Побег Бэзила вновь заставил меня задуматься о том, как помочь сыну обрести свободу. Жизнь в большом доме в качестве его хозяйки несколько притупила мою тревогу, теперь же ко мне вернулись решимость и желание действовать.

Каждый вечер за ужином мне приходилось выслушивать злобные сетования Тюремщика, который никак не мог успокоиться из-за потери «лучшего негра» – так он называл Бэзила. Прошло три недели, но поиски ничего не дали: Бэзил словно сквозь землю провалился. Получив отчет патрульных, в котором сообщалось о невозможности вернуть беглеца хозяину, Лапье решил сам взяться за дело. Он отправился в порт, схватил трех подвернувшихся под руку невольников и приволок в тюрьму, где привязал к столбу для порки и начал избивать. Я слышала, как несчастные кричали, что не имеют отношения к исчезновению Бэзила. Однако кнут свистел и свистел в воздухе: казалось, истязания продолжались целую вечность. Когда экзекуция закончилась, рабы не могли подняться на ноги, но Лапье все равно приказал заковать их в кандалы и швырнуть в камеру. Урок, который он хотел преподать остальным, был предельно ясен: если кто-нибудь посмеет укрывать у себя беглого камердинера, поплатится за это жизнью. К концу месяца Тюремщик рехнулся окончательно. Он пил больше прежнего и почти не спал. Я умоляла его успокоиться и взглянуть на вещи проще, но Лапье пропускал мои увещевания мимо ушей.